Андрей Валентинов - Цикл Аргентина. Компиляция. Романы 1-6

Остановились и зависли – мухами в синем янтаре.

– Что писать в отчете, я знаю, – чуть подумав, заговорила девушка. – Только давай уточним. Песню пели в вашей учебной группе. Она редкая, но Крабат и Ведьма…

Дернула носом, поправилась:

– Марек Шадов и Анна Фогель ее знают. Ты хотел это проверить? Думаешь, в группе была утечка?

Лейхтвейс порадовался, что на нем очки толстого стекла.

– Эту песню по радио не передают. Если знают, то от кого-то.

Цапля взглянула удивленно:

– Думаешь, их агент в шифровках стихи передавал? Хотя ты прав, группу мы еще раз проверим. Вдруг кто-то взял да покинул Рейх?

Про Оршич – ни слова, как Лейхтвейс и надеялся. Инерция мышления! Строгому инструктору не положено распевать песни. А поскольку в беседе запоминается последняя фраза, он не преминул пустить разговор в вираж.

– Кстати! Ты говорила насчет фамилий, чтобы, значит, не поминать. Мою ты знаешь, а я твою – нет. Это что, действительно тайна?

Неле фыркнула рассерженной кошкой.

– Обойдешься!

И, резко развернувшись, ушла в сторону. Николай Таубе с трудом сдержал улыбку. Конечно же обойдется. Хорошая точка в конце разговора! А вот Крабат и Ведьма все поняли правильно. Если умные – отзовутся.

И «марсианин», поправив гироскоп, заскользил вниз, навстречу нелюбимой им земле.

«Мы станцуем за облаками. Ты вернешься, а я останусь…»

Америго Канди нашел князя сам – встретил в самом начале улицы-ущелья. Все тот же, в соломенной шляпе и деревянных башмаках. Улыбаться не стал, шагнул навстречу. Князю внезапно вспомнилось странное словечко – «марцуоло», сорт бесплодной тосканской пшеницы, из которой такие шляпы вяжут. А еще марцуоло – это обманщик, пустоцвет.

– Могу пожелать доброго дня и сгинуть подобно призракам, в которых вы не верите, – соломенная шляпа изящно вспорхнула с головы. – Но если хотите, пройдемся. Мне как раз надо вниз, хочу кое-кого повидать.

Дикобраз лишь пожал плечами. Если по дороге, то не гнать же человека, пусть он и Канди!

– Благодарю! – интерно, пристроившись рядом, застучал подошвами по камню. – О чем бы нам с вами поговорить, князь? О вещах серьезных вы предпочитаете беседовать с другими, я уже с этим смирился. Хотите расскажу, почему я такой странный? Я ведь действительно вижу то, что прочим недоступно. Проникаю в самую суть.

– Служба у вас такая, – сочувственно вздохнул князь. – Видите и проникаете.

Канди негромко рассмеялся.

– Ну вот, намекнули! А я хотел вам рассказать о разных полушариях мозга. Очень, знаете, интересно! У таких, как я, доминирует правое. Оно, как вы, вероятно, слыхали, отвечает за распознавание лиц, музыки, картинок и вообще за наше воображение… Однако вы – человек уравновешенный, к фантазиям не склонный. Тогда оцените реальность. Или вы считаете, что у всех, кто видел Градиву, проблемы с головным мозгом?

Какую-то минуту Дикобраз колебался. Стоит ли объяснять, откуда в шляпе появляется кролик – особенно тому, кто этого ушастого беднягу подложил? Но, может, он ошибается? Вдруг этот Марцуоло – просто безобидный чудак?

Решился. Будь что будет! Ведь все равно не отстанет.

– Проблемы у них с образованием. Синьор Канди! Ни в греческой, ни в римской мифологии никакой Градивы нет. Есть Градивус, это одно из прозвищ Марса…

Интерно весело улыбнулся, словно услыхал удачную шутку.

– И откуда же она по-вашему появилась, дорогой князь?

– Из Зигмунда Фрейда, дорогой синьор Канди. Тридцать лет назад он опубликовал очерк «Бред и сны в „Градиве“ Йенсена». Там как раз и присутствовала Шагающая – в пеплосе, венце и во всей славе ее. Фрейд по этому поводу развил целую теорию о природе сна и бреда. Роман Йенсена, насколько я знаю, на итальянский не переводили, зато Фрейда, пока Дуче его не запретил, можно было найти в любой библиотеке. Может, даже в здешней.

– Увы! – синьор Марцуоло развел руками. – В Матере библиотеки нет. А если вы читали очерк, то наверняка помните…

Оглянулся, окинув взглядом глухой серый камень, врезанный в толщу скалы-улицы.

– …Синьор Фрейд считает, что при благоприятных обстоятельствах бред может вырваться из подсознания и войти в нашу реальность. Матера – самое подходящее место, пещерный город, где мертвых встречаешь чаще, чем живых… Учтите это, князь! Увы, я честно и даже несколько навязчиво пытался вам помочь. Если не смог, в том моей вины нет.

Дикобраз прикинул, что говорливому интерно самое время раствориться в воздухе или рассыпаться жменей праха. Но Канди просто шагнул к ближайшей черной вырубке.

Махнул шляпой.

Исчез.

– Прочитайте еще раз, господин Таубе, – наставительно предложил человек в штатском. – А потом распишитесь под каждой страницей.

Лейхтвейс не стал спорить, хотя документ, три машинописные листа, запомнил с первого раза, пусть и не наизусть. Пункт первый, второй… десятый. Обо всем уже говорено с куратором, причем неоднократно. Московская командировка…

Он придвинул бумагу поближе и как будто случайно прикоснулся к верхней губе. Перед встречей на вершине Кайзерштуля, он по привычке побрился, как выяснилось, зря. Накладные усы жутко раздражали, клей стянул кожу, а про то, что глядело из зеркала, лучше вообще не думать. С гримером работали больше двух часов. Неприятный тип с рисунка, сделанного оберфёнрихом, материализовался, словно вызванный некромантом неупокоенный дух.

Делать нечего! Читаем…

«Тетушка Ю» внезапно изменила маршрут. Вместо Кенигсберга – Магдебург, где и переночевали в маленьком отеле возле аэропорта. С рассветом – снова на борт, и через час полета – Темпельгоф, пригород Берлина. Там, на летном поле, распрощались с Цаплей, наскоро, даже рук не пожав. Увидятся уже в Москве… Автомобиль, черный Mercedes-Benz 260 с зашторенными окнами, двадцать минут молчания на заднем сиденье – и знакомый въезд во двор. В это здание он уже заходил и тоже не через парадный вход. Улица Тирпиц-Уфер, 72–76, что возле канала Ландвер, совсем рядом с шумной Бендлерштрассе.

Отдел Обороны *["372] 372 Abwehr – оборона, отражение, от Auslandnachrichten- und Abwehramt ( нем .). Встречается также перевод «Отдел обороны страны». . Штаб-квартира.

Дальше все закрутилось, да так, что и соображать стало некогда. Полчаса на письменный отчет о встрече с французами, а затем – по коридору, из комнаты в комнату. Гример, документы, одежда, вещи, заранее сложенные в чемодан коричневой кожи, врач и, наконец, кабинет с большим швейцарским сейфом. Здесь впервые пригодился только что полученный паспорт. Лейхтвейс успел заметить, что фотография не его, но действительно очень похожа – не на реального Николая Таубе, а на усатого типа с рисунка. Значит, документ и в самом деле «дежурный». Его последний хозяин скорее всего здесь, в Берлине, а на его место в Москве полетит теперь он.