Мэтью Кирби - Валгалла: Сага о Гейрмунне [litres]

Гейрмунн не понаслышке знал об участи младшего сына. Будь Ругаланн христианским королевством, возможно, и он сам стал бы монахом. Эта мысль облегчала выполнение договоренности, заключенной с Тортредом. Адские Шкуры работали вместе с монахами на полях, помогали строить деревянную внешнюю стену вокруг монастыря, защищавшую не только храм, но также загоны для скота и сады.

За это монахи кормили отряд Гейрмунна добротной пищей. Мяса здесь почти не ели, а вот яиц и сыра было вдоволь. Брат Альмунд выпекал отличный хлеб. Другой монах – брат Дрефан – варил крепкий эль, добавляя туда мед и тысячелистник. Этот эль очень полюбился Гейрмунну. Если за дни, недели и месяцы пребывания в Лундене он услаждал чувства, монастырь предлагал другое: гордость от выполнения простой, нелегкой работы.

Рафн с Ветром ежедневно отправлялись на разведку. Уходили далеко, но нигде не видели следов Крока. Несколько раз им пришлось преследовать воров, промышлявших охотой в монастырских лесах. Однако весть о том, что в монастыре поселились воины, вскоре отпугнула любителей поживиться за чужой счет.

Гейрмунну не давала покоя мысль, что монастырь и монахи владеют землей, как ярлы и ольдерманы.

– В моей стране есть ясновидцы, но они не правят наравне с ярлами и конунгами, – однажды сказал он Тортреду. – Я вообще не слыхал, чтобы какой-нибудь колдун жаждал земли или богатств.

Они прохаживались в монастырском яблоневом саду. Аббат проверял спелость яблок, до сбора которых оставалось еще несколько недель.

– Мы не желаем мирских благ для собственного тщеславия, – сказал Тортред. – В монастырском хозяйстве мы всего лишь слуги, а не правители.

Тортред остановился и распростер руки.

– Каждое яблоко на каждой яблоне – это выражение нашей любви к Богу и Его любви к нам. Мы строим царство Божие на земле.

– Зачем вашему богу земли и королевство на Мидгарде? Разве у него нет своих земель? Своей усадьбы?

– Нет, – покачал головой нахмурившийся Тортред. – Бог на небесах.

– Ваши небеса – это как Валгалла?

– Судя по тому, что мне известно о Валгалле, наши небеса разительно от нее отличаются, – усмехнулся Тортред. – Если ты стремишься в Валгаллу, небеса тебя очень сильно разочаровали бы.

– Не понимаю я твоего бога, – сказал Гейрмунн.

Тортред посмотрел на него и улыбнулся:

– Идем со мной.

– Куда?

– Увидишь.

Он повел Гейрмунна во двор, где отдыхали воины, а оттуда – в храм.

– Ты ни разу не спрашивал позволения зайти в наш храм.

– Он часто заперт, – ответил Гейрмунн. – И потом, я думал, вы не хотите пускать туда язычников.

– Благодарю за уважительное отношение, – сказал Тортред. – Но сейчас я сам приглашаю тебя, если, конечно, хочешь войти.

Гейрмунну с самого первого дня хотелось побывать внутри здания, где молятся монахи, однако риск навлечь на себя их недовольство перевешивал любопытство.

– Очень хочу, – признался Гейрмунн. – Я пойду с тобой.

Аббат кивнул. Они подошли к двери. Тортред снял с пояса ключ и отпер ее.

Гулкое эхо сопровождало каждый их шаг. В храме пахло влажным камнем и свечным воском. Свет, сочась сквозь цветные стекла окон, превращался в мягкое приятное сияние. Потолочные балки тонули в сумраке. В дальнем конце находился алтарь. Он стоял под большим окном, в раме которого было помещено изображение человека, составленное из множества кусочков разноцветного стекла неправильной формы. На алтаре высился большой крест: то ли серебряный, то ли окованный серебром. Крест украшали узоры и драгоценные камни.

– Если во всех христианских храмах скрывается такое богатство, я понимаю, почему датчане их разоряют. – Слова Гейрмунна многократно повторились, отражаясь от каменных стен.

– Серебро и золото напоминают нам о богатствах, исходящих от Бога.

По всей длине зала и по бокам алтаря тянулись ряды деревянных скамеек. Гейрмунн представил, как все монахи собираются и поют молитвы в этом зале с цветными стеклами и крепкими каменными стенами… Да, здесь есть магическая сила. Как бы ни называл ее аббат, христианская магия в храме мало отличается от магии ясновидцев в каменном кругу. Иные лишь имя бога и направленность молитв.

– Наш монастырь удостоился особой благодати. В храме хранится реликвия – кость гортани святого Бонифация, – продолжал Тортред. – Я часто думаю о том, сколько молитв и проповедей произносила эта гортань, когда священный оратор обращался к пастве.

– И за это вы его почитаете? Он говорил с людьми?

– Его проповеди и поучения привели ко Христу много душ. – Тортред наклонился к Гейрмунну. – Он даже срубил дуб Тора, которому поклонялись язычники.

– Глупо навлекать на себя гнев Тора, – покачал головой Гейрмунн. – И что было с Бонифацием потом?

– Его убили за веру. – произнес Тортред с какой-то дерзкой гордостью. – Убийцы жаждали золота, но нашли в его сундуках только священные книги.

– Книги?

– Писания, которые несравненно драгоценнее золота.

– Это для тех, кто умеет читать. Приди сюда другие датчане, они бы забрали ваше золото, а книги сожгли.

Аббат вздохнул и опустил глаза. Вид у него был раздосадованный, словно он надеялся, что Гейрмунн, очутившись в храме, впечатлится величественным зрелищем и пожелает стать христианином. Потом Тортред снова поднял голову и сказал:

– Ты не возражаешь, если я покажу тебе еще кое-что?

Они вышли из храма. Тортред запер дверь и повел Гейрмунна к другой двери, в северо-восточном углу двора. Пройдя через нее, Гейрмунн очутился в той части монастыря, которая несомненно не предназначалась для языческих глаз. Он попал во двор больше первого, со скрытым проходом, украшенным цветами и кустами. При виде Гейрмунна монахи побросали работу, но успокоились, заметив, что он явился в сопровождении аббата. Эту часть монастыря Тортред назвал клуатром. Он повел Гейрмунна вдоль стены к еще одной двери.

– Труд, вершащийся за стенами этого помещения, дорогостоящий и кропотливый. Он требует искусных рук и глаз. Прошу тебя не мешать работе братьев.

От этих слов любопытство Гейрмунна только возросло. Он кивнул:

– Я выполню твою просьбу.

Тортред открыл дверь. Гейрмунн увидел четырех монахов, сидевших за наклонными столами. Их негромкие речи придавали помещению схожесть с пчелиным ульем. Как Гейрмунн ни старался, ему не удавалось различать голоса. Казалось, все монахи говорили на разных языках. Склонившись над книгами и листами пергамента, они читали, писали и раскрашивали листы яркими красками, среди которых была и золотая. Линии, наносимые на пергамент, были очень тонки. Работа монахов и впрямь была кропотливой. Они не только выводили буквы, но и рисовали фигуры мужчин, женщин, детей, животных, а также прихотливые узоры, в которых легко запутаться глазу. Монахи были настолько поглощены своими занятиями, что никто даже не поднял головы. Но голоса продолжали звучать.