Иван Оченков - Государево дело [litres]

– Ну вот и пришли, – сказал Яков и, подойдя к крепким воротам из толстых, грубо отесанных лесин, стал стучать в них древком бердыша.

– Кто шумит? – раздался со двора недовольный голос привратника.

– Открывай! – решительно велел стрелец. – Царев ближний стольник с государевым повелением к воеводе.

– Сейчас-сейчас, – засуетились с той стороны, и послышался грохот засова, после чего ворота со скрипом отворились.

– Тебе вроде про повеление от государя никто ничего не говорил? – подозрительно спросил я у Якова.

– Ну раз ты пришел, стало быть, повелишь, – без улыбки ответил служивый.

– Узнал?

– Приходилось видеть. Я еще при князе Одоевском Иване Никитиче служить начал, а ты, Иван Федорович, к нему часто захаживал.

– И что же не сказал никому?

– Уж коли ты сам себя объявить не захотел – видать, такая твоя воля!

– Молодец! Что же ты такой разумный и до сих пор не десятник?

– Коли пожалуешь, так и буду.

– Ладно, покараульте здесь покуда, у меня к воеводе и к его гостю дело неотложное.

Договорив, я решительно шагнул внутрь, а за мной следом двинулись Панин с Михальским, оставив стрельцов снаружи.

– Яшка, это кто был?.. – потрясенно спросил у товарища сиплый.

– Да так, знакомец, – с легкой усмешкой отвечал ему будущий начальный человек.

Честно говоря, я рассчитывал застать князя Мезецкова и Рюмина за пьянством или еще каким непотребством, но, как ни странно, ошибся. Как оказалось, воевода и посольский дьяк [91] Посольский дьяк – глава Посольского приказа. Судьей в этом приказе служил сам царь. играли в шахматы и вели какую-то важную беседу. Правда, без конфуза все равно не обошлось. Выходить встречать какого-то стольника боярин посчитал для себя невместным, а потому, когда сообразил, что перед ним царь и его телохранитель, имеющий славу заправского душегуба, едва не отдал богу душу от испуга.

– Очень добрый день! – поздоровался я с князем и его гостем.

– Ва-ва-ваше в-величество… – изумленно отозвался Рюмин, – к-как… вы… я… рад вас видеть!

– Да неужели?

– Государь! – вышел наконец из ступора воевода. – А уж я-то как рад! Денно и нощно молил Бога за твое здравие и вот сподобился…

– Ладно-ладно, – поспешил успокоить я князя, – не пугайся раньше времени. Я тут не по твою душу и вообще проездом. Тороплюсь, в общем, не то что некоторые!

С этими словами я выразительно посмотрел на Рюмина, но тот и не подумал конфузиться, а, чинно поклонившись, ответил:

– Не изволь гневаться, государь. Если я и остановился у боярина, то только для пользы дела, да и ненадолго совсем. Впрочем, на все твоя царская воля!

– Вот даже как. И о чем же вы с князем Данилой толковали?

– Да про купчишек местных, – с готовностью пояснил дьяк. – Уж больно ленивы, шельмы! Нет бы товару набрать доброго, да поехать за море и расторговаться с хорошей прибылью, нет же! Так и норовят, анцыбалы [92] Анцыбал , или анчибел – разновидность черта. , скупить какую-нибудь гниль по дешевке, а там найти простака да и сбыть с обманом, а то, что купцов русских после эдакого все мошенниками почитают, им и горя нет!

– Неужто все так?

– Не все, однако же многие!

– Истинно, батюшка, – поддакнул Мезецкий.

– И далеко ли ездят купцы наши?

– Кто как, государь. В Стекольне или Упсале, почитай, что все бывали. Но вот чтобы дальше – редкость. А уж про твои вотчины в Мекленбурге и говорить нечего. Мало кто туда ходил.

– Хм. Мне Катарина говорила. Вот только что с этим делать?

– Вот и мы, милостивец, день-деньской думу думаем, а все никак ума не приложим, чем твоему горю помочь!

– Да я вижу, – задумчиво покачал я головой. – Ладно. Клим, ты, если отдохнул, собирайся. Я тебя до границы провожу.

– Государь, – переполошился князь, – как же это? Не обижай верного своего холопа, отведай моего хлеба-соли! И молебна как же не отслужить? Да и в баньке с дороги попариться…

– Ишь ты, какой красноречивый! – усмехнулся я. – Ладно, уговорил. Только ближников моих тоже покормить надо, а то поотощали в дороге. Ну и баню, само собой.

– Все сделаем!

– Только без шуму, смотрите. Нечего кумушкам досужим зря языками молоть.

Как оказалось, Рюмин, будучи опытным путешественником, успел снарядить для себя неплохой корабль. Собственно, его задержка в Новгороде не в последнюю очередь была вызвана именно этим. Ведь чтобы добраться до Балтики, нужно пройти по Ладоге, а это озеро известно буйным нравом. Здраво рассудив, что утлая ладья Антипа – не самый лучший вариант для тамошних бурных вод, я решил, что дальше отправлюсь на посольском карбасе, и велел рассчитаться с нашим кормщиком.

– Накинуть бы, господа хорошие, – жалобно попросил судовладелец, стянув с головы облезлую шапку.

– За что? – поинтересовался отец Мелентий, на которого я взвалил, помимо всего прочего, обязанности казначея.

– Ну как же, батюшка, – всплеснул руками Антип. – Уговаривались до Невского городка [93] Невский городок – в нашей истории: Ниеншанц. , а теперь что же…

– А дошли только до Новгорода!

– Вот-вот, тамотко я бы товару набрал да с большим прибытком расторговался, а теперь куды мне?

– Корыстолюбие – грех! – кротко вздохнул иеромонах и принялся отсчитывать монеты.

– А что, выгодно ходить туда закупаться? – заинтересовался Михальский.

– Вестимо, выгодно, – кивнул кормщик.

– А к свеям?

– Туда еще лучше, токмо боязно.

– Чего так?

– Да, как тебе сказать, господин…

– Чиновники королевские лютуют?

– Не без этого. Да то ладно, басурмане они и есть басурмане, чего от них ждать?

– А что еще?

– Да то, что свои завсегда больнее бьют!

– А вот отсюда поподробнее, – нахмурился Корнилий.

– Тут вишь, какое дело, – начал рассказывать кормщик, осторожно подбирая выражения. – О позапрошлом годе ходил мой кум Богдашка Шорин, в Стекольну с грузом пеньки. Расторговался не худо, да все же не так чтобы и хорошо. Но походил по тамошним торгам, приценился к товарам, да и заключил, значит, ряд на поставку шелка-сырца.

– Это где же он его сыскал? – изумился внимательно прислушивавшийся к разговору Хованский.

– В Москве чего только нет, – отмахнулся Михальский.

– Святая правда, – подтвердил Антип. – Там и взял. Ну, свеи-то, как увидели, что за товар он привез, малым делом с руками не оторвали. Рассчитываться, правда, не спешили, но этим летом Богдан вернулся, и тут его, болезного, на съезжую взяли!

– За что это? – удивился Мелентий, подавая торговцу отсчитанное серебро.

– Известно за что, сказали, что он королю свейскому передался! [94] Реальный случай, только в нашей истории случился десятью годами позже.

– И где же он теперь?

– Известно где, в Москву свезли!