Сергей Зеленин - Под прикрытием

Прижимать распоясавшуюся уличную гопоту начнут только с середины 20-ых годов. К примеру в славном городе Пензе, эта «публика» так всем надоела, что главного хулигана и по совместительству – бандита Алексея Альшина по кличке Алле, после поимки тут же приговорили к расстрелу. После казни же, труп хулигана поместили в витрине одного из магазинов – в назидание, так сказать, всем антисоциальным элементам. Мало того: у начинающего было протухать и пованивать хулигана – отрезали голову, засунули её в банку со спиртом и передали на хранение в местный медико-исторический музей. Где она «до тех пор» хранится на память потомкам.

Ух, как достали видать граждан-пензюков, эти нехорошие люди – хулиганы!

Однако, это хоть и показательный – но единичный случай, к сожалению.

Только в 1930-е годы в СССР начали по-настоящему бороться с хулиганством, а меры против него приняли действительно суровый характер – подняв тюремный срок до пяти лет. И только к началу 40-ых, когда дела по хулиганству начали рассматривать без предварительного расследования и за «обычный» мат в общественном месте давать год тюрьмы – а отмотавших «пятерик» высылать «за «101-ый километр», «тяжелое наследие царского режима» удалось обуздать.

И, никак иначе!

Перед самой войной, по советским городам можно было гулять ночью с девушкой и ничего не бояться.

Ну, а после смерти Сталина в стране наступила вторая «оттепель», очередное «послабление режима» и про хулиганство снова вспомнили…

Нижний Новгород не был в ряду прочих российских городов 20-х годов счастливым исключением. Хулиганов на его улицах было до неприличия много и, действуя целыми кодлами – они чувствовали себя на них полными хозяевами. Порою, самому приходилось быть свидетелем очень неприятных сцен: кончился рабочий день – усталые люди отпахав смену возвращаются с работы домой, и вдруг – крик, мат, оскорбления, избиения.

Милиция была бессильна, пролетарский закон и суд к этой статье чрезвычайно мягок и наглость хулиганов не знала границ – они приставали к женщинам и избивали мужчин. Их действия, начинающиеся с обыкновенного хамства, зачастую заканчивались изнасилованием, грабежом, телесными повреждениями – а то и зверским убийством.

В лучшем случае могут женщине кинуть в лицо дохлую кошку, заступившегося мужчину в худшем случае – избить до полусмерти или даже зарезать. В некоторые места – в парки или кинотеатры, лучше вообще не ходить – все равно эта шпана не даст отдохнуть или смотреть картину.

Лихо заломаные набекрень фуражки, блатные чубчики из-под них, брюки заправленные в сапоги, папироски, свисающие с нижней губы, наглый агрессивный вид. Внимательнейшее отношение к собственной внешности – блатная чёлка спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. По обыкновению в кармане финский нож, кастет или на худой конец кистень – гиря на ремне. Цвет какого-нибудь предмета одежды, или ещё какая «особая» примета – указывает на принадлежность к той или иной банде.

Бывало, этот элемент до того распоясывался – что приходилось вызывать армейские части!

Вася Пупкин не истерил, не бился в припадке, не кричал что повесится и не просил у меня револьвер – чтоб застрелиться. Он просто лежал и не моргая смотрел в белый больничный потолок своим единственным уцелевшим глазом. Другой, вместе с большей частью головы был плотно перебинтован – хотя врач утверждает что его удастся спасти.

– Василий… Слышишь, Василий…

Что в таких случаях говорить человеку? Я не знаю…

– Извини, что так получилось.

– Тебе не за что извиняться, Серафим, – голос, как из могилы, – ты сделал для меня всё, что мог…

«Да… Я сделал, «всё, что мог». И теперь на моей совести один труп и один…».

Думаю, бесследно для психики человека такое не проходит. Тяжёлый ожог заживёт – оставив лишь безобразный шрам на коже, но сердце будет кровоточить вечно – даже в загробной жизни…

Если она существует, конечно.

– …Я всё знаю. Я, как рогатый муж, узнал последним про ваш договор с… И о деньгах – что ты её платил за встречи со мной. Она рассказала подруге, а та всем разболтала – над нами смеялся весь университет…

Прикусываю до крови губу:

– Я повёл себя эгоистично и подло, но мне нужна эта чёртова лампа. Понимаешь – нужна! Извини, если сможешь…

– …Да, над нами смеялись – но нам уже было всё равно: мы любили друг друга. Это было самое счастливое лето в моей жизни! И, лампа, да! Да – твоя лампа у меня почти получилась…

Немножко оживает и тут же вновь гаснет задутой ветром лучиной:

– …Ты ни в чём не виноват, Серафим. Ты сделал всё, что мог для меня. Виноват я – жалкая, никчемная, бесполезная личность…

Вдруг, Василий отвернувшись от меня, уткнулся лицом и зарыдал в подушку.

– Как положили, слезинки не проронил – думал «сгорит», – шёпотом сказал сосед по палате, сморщенный сухой старичок с бородкой и добрыми глазами, – а теперь можно не беспокоиться – проплачется и на поправку пойдёт.

Вася «поплачется», а я?

Мне то что делать – тоже разрыдаться в подушку?!

Я не знаю, что делать. Я просто хочу втихушку прогрессировать – никого не трогая! Почему всё не так получается, как хочется?

ПОЧЕМУ?!

Сижу у его кровати, молчу слушая глухие всхлипы и, эта моя бессловесная беспомощность начинает раздражать, потом злить и наконец – бесить:

«Да тварь я дрожащая или право имею» – говоришь? Да, пойдите Вы к чёрту, Фёдор Михайлович!

Когда он вновь повернулся ко мне красными глазами – немало удивившись, что я ещё здесь, говорю спокойно и взвешенно:

– Василий! Нам объявили войну. Когда мужчине объявляют войну – убивая дорогих для него людей, он идёт на неё и сражается. Ну а там как срастётся – побеждает или погибает на поле боя.

Протягиваю руку и спрашиваю:

– Василий! Ты – мужчина? Ты пойдёшь со мной на войну?

В красном воспалённом глазу Васи загорелась жестокая ярость, он схватил мою ладонь и как мог крепко её сжал:

– ДА!!!

– Хорошо! Но, двое в поле не воины: здесь нужна глубокая разведка, а затем – войсковая операция. Подожди немного, дружище – эти подонки ответят нам сполна и с лихвой.

Встав, рычу – смотря в сторону города через окно и грожу кулаком:

– ДУХУ ВАШЕГО ЗДЕСЬ НЕ ОСТАНЕТСЯ, МРАЗИ!!!

– К чёрту учёбу – когда такие дела в городе творятся!

Телеграммой вызываю Барона и Лизу – через день они прибыли из Ульяновска в Нижний Новгород. Объясняю сложившуюся ситуацию, выдаю финансовые средства и объясняю каждому его задачу: