Сергей Зеленин - Под прикрытием

– Ну, не беда – у тебя ещё есть.

– Ну и то верно…, – помолчав, спрашивает, – а у тебя? У тебя, что есть ещё, Серафим Фёдорович?

– У меня много чего есть. Зимние блесны, например – по льду в отвес хищника ловить.

– А леска потолще?

– Есть и леска – почему бы ей не быть?

Сглатывает слюну и молчит, зависнув.

Итак, наконец под чаёк «вприкуску» – как бы невзначай, «закидываю удочку»:

– Хочу вот сам попробовать порыбачить…

Тотчас оживает:

– Так в чём же дело?! Хоть счас пошли… Или поехали – телегу свою возьму.

Конкретизирую:

– Завтра с утра отвезёшь на Лавреневский карьер, Клим?

Изумляется, чуть глаз не выпал:

– На «Лавреневский карьер»? …Почему там?

– Я так хочу. Так, отвезёшь завтра утром или мне кого другого попросить?

Тот, руку положив на сердце:

– Да, я не прочь… Но ты пойми, Серафим – там рыбы НЕТ(!!!) и, отродясь никогда не бывало! Там никто не рыбачит…

Со всей убедительностью, разуверяю:

– Наоборот – там рыбы столько, сколько тебе и не снилось.

– Да, кто тебе такое сказал?!

– Один знающий человек, – еле-еле сдерживая гомерический хохот, – просил тебе не рассказывать, а то ты всю рыбу там выловишь.

– Да, плюнь ему прямо в его очи! – горячится Клим и, чуть ли не рубаху на пузе не рвёт, – да, кругом столько мест – хоть на наш заводской пруд ступай или на Грязной ручей и, то – там рыбы будет больше, чем… А в Тёще – во «лапти», места только надо знать! А в Серёже…

Однако, я настаиваю:

– А я хочу, порыбачить на Лавреневском карьере!

Жена Клима меня поддержала с изрядной ехидцей:

– Съездите, съездите – всё меньше во дворе тухлятиной вонять будет!

Клим, по столу кулаком – «бабах», аж самовар подпрыгнул:

– МОЛЧАТЬ, ДУРА!!! Не твоё бабское дело в мужицский разговор встревать… Пшла на кухню и греми там своими чугунками!

Не сильно то и испугавшись, та поджала губы и надменно на мужа глянув, не спеша удалилась на свою «территорию».

– Так, что? Отвезёшь на Лавреневский карьер или не уважишь?

Помолчав сколько то, тот с досады чуть не плюнул:

– Чёрт с тобой! Завтра, ещё затемно буду ждать тебя возле плотины…

Уже попрощавшись, услышал за спиной еле слышное:

– Ну, что с него – с контуженного, взять?!

– Разве дороги туда нет?

Где-то с полпути, еле заметные признаки цивилизации кончились – от слова «вообще» и, приходилось временами продираться сквозь густые кусты и объезжать довольно толстые деревья. Иногда, без топора и шагу проехать было невозможно! Клим, потихоньку зверел и отвязывался на мне – как на виновнике злоключений:

– А это и есть дорога – аль повылазило?! Просто по ней, лет сто уже не ездили.

Действительно, хоть и сильно заросшая, но ровная – без бугров и ям, дорога. Насыпи, выемки… По сторонам, даже виднеются остатки кювета.

– Ну, положим не «сто» – а лет семьдесят…

– «Семьдесят…». Хватай вон топор и прорубайся, счетовод хренов! Ох и, это надо ж было с ним связаться…

Хотя, чаще всего он «отвязывался» на лошади – хлеща её без особой надобности и обзывая всякими обидными для любой животины словами.

Клим, был несколько неправ: рыба в заброшенном песчаном карьере – заполненном водой, конечно же была.

Вон, как она плещется, какие круги по поверхности водоёма расходятся!

Да и так – визуально, с берега были видны проплывающие в слегка мутноватой воде тёмные, вытянутые хребтины. Однако, обитатели водной стихии упорно игнорировали абсолютно все привады и насадки – что подсовывал им под самый нос заядлый ульяновский рыбак.

К обеду, изрядно достав меня уже своим нытьём, Клим поймал всего лишь пару небольших с ладошку карасиков – да с пяток плотвичек и окуньков и, того меньше:

– Ничего не хочет брать: ни на червя, ни на опарыша, ни на кашу или распаренное зерно…

– На жёванное гов…но попробуй, – даю дельный совет.

– Тебя вот, – психует, аж слюной брызжет, – самого заставить бы гов…но жевать, за такую «рыбалку»!

Чтоб не разругаться вконец, отхожу от него подальше и, идя вдоль берега иногда закидываю удочку, меряя глубину. У меня вообще, ни разу даже не клюнуло – но в отличии от Клима, я ничуть не расстраивался.

Когда-то, ещё очень задолго до братьев Баташёвых – построивших близ Ульяновки чугуноплавильный завод, здесь была балка – небольшая долина с пологими заросшими склонами. Затем, на дне балки нашли песок и стали его добывать, используя для разнообразных нужд – так и получился Лавреневский карьер. Однако, чем глубже рыли – тем сильнее мешали скапливающиеся в нём грунтовые воды, не успевали откачивать «конными» насосами. Наконец, после техногенной катастрофы 1861 года – прорыва дамбы водохранилища где-то в верховьях реки Тёщи, карьер затопило «по настоящему» и его окончательно забросили.

Ширина сего водоёма от пятнадцати метров по краям, до ста на середине. Длина, как бы – не километра полтора-два. Сразу у берега резкий обрыв – где-то метра три с половиной.

В обед, когда Солнце хорошо пригрело, разделся и, хотя Клим кричал с берега, что купаться уже нельзя – «Илья в воду пописцал» [30] День почитания святого Ильи – 2 августа. , понырял в разных местах – пытаясь достать дно. У берега на дне одна тина с полусгнившими водорослями. На середине водоёма дна так и не достал – должно быть за шесть метров, а вода там такая ледяная – что мои «фаберже», аж скукожились и жалобно звенели – когда на берег весь дрожа вылез.

– Ну, ты прям как водоплавающий, – недоумевая, прокомментировал мой «заплыв» Клим, – и где только научился человек, спрашивается?

Хотя и лязгал зубами, но не поленился ответить:

– В польском нацистском концлагере опыты над нами проводили и, хирурги-изуверы – вставили мне жабры молодой акулы…

Тот, аж перекрестился изумлённо:

– Ишь, ты… Империалисты – одним словом!

Потом присмотрелся ко мне повнимательнее:

– Разве что через задницу тебе жабры вставляли – шрамов на груди у тебя нет… Тьфу ты, балаболка контуженная!

И, отвернулся обиженно.

Вытираясь досуха, осмотрел ближайшие деревья на предмет сооружения какого-нибудь плота… Или лодку с заводского пруда выпросить и сюда как-нибудь привезти?

«Нет, – думаю, – торопиться и людей смешить не стоит. Зимой по льду, через прорубь – сподручней будет какой-нибудь простейшей приспособой пробу грунта взять. Кусок обычной водопроводной трубы с заострёнными кромками – насаженный на длинный шест, или черпак на нём же: вот тебе и керн!».