Александр Михайловский - Сопки Маньчжурии

– Итак, – сказал я, обводя взглядом собравшихся, – наш первоначальный план канул в Лету. Идея закрепиться на «высоте 203», а потом, немного потеснив японцев, начать заниматься политикой, уступила голой военной целесообразности. Все-таки я не интриган, а, как меня однажды назвала собственная энергооболочка, бог-полководец. Если у меня есть возможность выиграть битву малой кровью и стремительным ударом, то, отложив все хитрые планы, я так и сделаю. В результате вместо щелчка в лоб мы врезали японскому императору стальной палкой по медным яйцам. Звон от этого удара пошел на весь мир, и от этого звука проснулись уже не только в Петербурге, но и во всех остальных мировых столицах.

– Быть может, Сергей Сергеевич, вам не стоило пускать в дело танковый полк? – сказал полковник Половцев.

– В таком случае, – ответил я, – и мои войска и русские солдаты могли бы понести в бою серьезные потери, а ведь вы знаете, что сие для меня неприемлемо. Никакая политическая выгода сама по себе не стоит того, чтобы за нее в бою лилась лишняя русская кровь. Так что давайте примем форсированный старт как данность и подумаем о том, что же делать дальше.

– В первую очередь, – сказал подполковник Седов, – нельзя допускать ситуации при которой мы и дальше будем воевать вместо русской армии. Необходимо удерживать Квантун, на остальных участках фронта ограничиваясь проведением спецопераций. А то ничего не пойдет впрок, сядут на шею и свесят ноги. У нынешнего царя есть склонность к такой болезни.

– Владислав Петрович, попрошу вас не задевать государя-императора, – строго сказал Рашевский.

– К сожалению, товарищ Седов прав, – сказал я, – во всей государственной машине Российской Империи государь-император Николай Александрович Романов – самая главная и одновременно самая слабая шестеренка. То, что творится в Порт-Артуре – только слабый отголосок петербургских безобразий, невероятно усилившихся за десять лет правления нынешнего государя. И хоть судьбу царской фамилии я собираюсь обсуждать исключительно с ныне правящим монархом, но с этим надо что-то делать. Собственно, сейчас, после того как мы отодвинули угрозу скорого военного поражения, вопрос быстрого укрепления верховной власти и стремительно перетряхивания ее правящей верхушки выходит на первый план. Если нынешняя ситуация продолжит свое существование, то последствия будут весьма печальными, включающими в себя полный крах российской государственности.

– Сергей Сергеевич, выражайтесь, пожалуйста, яснее, – несколько раздраженно произнес Рашевский. – Скажите конкретно, что вы собираетесь делать в ближайшее время и вообще… Человек вы решительный, в чем-то даже страшный, и после ваших последних слов мне даже стало как-то тревожно за ныне правящую фамилию…

Вариант первый, самый желательный, но и самый маловероятный, называется позитивная реморализация, – сказал я. – Анастасия Николаевна, вы у нас, можно сказать, эксперт по нынешнему государю-императору. Скажите, возможно ли приведение Николая Александровича в более-менее дееспособное состояние, адекватное угрозам начала двадцатого века, или все это бесплодные мечтания?

Молодая женщина, которая, в отличие от большинства присутствующих, носящих артанскую военную форму, была одета в пышное платье цвета морской волны, вздохнула и посмотрела на меня тоскливым взглядом и сказала:

– Лично я, конечно, хочу верить, что при условии излечения Алексея ПаПа и МаМа успокоятся и начнут вести себя как настоящие монархи, взвешивающие каждый свой шаг, а не как взобравшиеся на престол обыватели, но что-то подсказывает мне, что такое неосуществимо. Анна Сергеевна и честный отче Александр могут изгнать из их душ бесов, но они не в силах изменить их поверхностных легковесных характеров…

– ПаПа и МаМа? – переспросил Рашевский.

Я счел нужным пояснить:

– Анастасия Николаевна, что сидит сейчас перед вами и маленькая трехлетняя Настасья, которая играет сейчас в куклы в Зимнем дворце – на самом деле одно и тоже лицо. Почти одно и то же. Анастасия Николаевна родом из другого мира и там, у себя почти до самого финала наблюдала трагедию семьи Романовых. В самый последний момент она усилием воли смогла избежать смерти, уйдя в иные миры. Зная историю, вы должны помнить, чем кончаются «свержения тиранов». Только новые русские якобинцы решили переплюнуть своих предшественников и постарались казнить всех, кто имел какое-то отношение к правящей фамилии, даже горничных и лейб-медиков.

– Какой ужас! – воскликнул Рашевский, – а горничных и лейб-медиков за что?

– За то, что прислуживали кровавой царской своре, – мрачно произнесла Кобра. – Но, насколько я понимаю, именно такой исход наш Батя желает предотвратить?

– Да, – сказал я, – «до основанья, а затем» – это не для меня. Намаялся я с этим кровавым делом в мире Смуты, и больше не хочу. Да и России такие методы обойдутся слишком дорого, быть может, даже не дешевле, чем в основном потоке.

Тут подала голос моя Елизавета Дмитриевна:

– Мне кажется, что если очистить сознание нынешнего государя от всяких ложных сущностей, то они сами осознают, насколько не по силам им эта ноша, и захотят оставить трон и жить жизнью частных лиц, воспитывая детей и радуясь каждому дню.

– Особенно это касается царицы, – с солдатской прямотой сказала Кобра, – без ее истерик и выкрутасов император, быть может, подобрал бы себе русский аналог кардинала Ришелье, лет на тридцать разделив с ним обязанности, кому царствовать и кому и править.

– Нет, – с печальным видом покачала головой Анастасия, – думаю, что если Анна Сергеевна и отче Александр изгонят из императорской четы злые сущности, то они оба сразу начнут искать возможности немедленно оставить трон. По-другому никак. Избавившись от ложных страстей, они непременно осознают, насколько это страшное дело – монарший труд, и как много они уже успели наломать дров с самого момента своей коронации, отмеченной трагедией на Ходынском Поле.

Кобра поспешила добавить:

– И тут же на святое место, вдруг ставшее пустым, толпой полезет вся ближняя и дальняя родня. В первую очередь семейство Владимировичей: три гнусных мизерабля Кирилл, Борис и Андрей и мать их Великая княгиня Михень, больше похожая на разбогатевшую базарную торговку с Привоза. А за спинами этой компании будут стоять британские капиталы – и в результате как бы не получилось хуже, чем сейчас…

– Поэтому первоочередным становится вопрос о преемнике нынешнего императора, – сказал я. – Если Николай Александрович отречется и за себя, и за сына, то это будет Наследник, который сядет на трон, а если только за себя – регент на долгие двадцать лет, что само по себе равно целому царствованию.