Валерий Красников - Кроманьонец [litres]

– Лоло, Лоло… – И головой покачала, как Таша.

Достала из сумочки белемнит с острым кончиком, его в будущем называют ещё «чёртов палец», и расширила им отверстие сантиметрах в пятидесяти от верхней кромки будущего щита. Надрезала кожу и так же развела волокна лозы на другой половинке. Стала вставлять туда длинные прутики. Когда они там хорошо сели, проделала отверстие сантиметров на двадцать пять ниже предыдущего и один за другим пропустила в него концы. Заведя под основу первой ручки предплечье, проверила, как получилось. Я кивнул, мол, сойдёт, ещё не понимая, что она собирается делать дальше.

Тиба взяла длинный прутик и костяную проколку. С её помощью затолкала кончик и так в плотно забитое отверстие и стала делать оплётку вокруг прутиков, составляющих основу рукояти. Закончив, забила кончик в центр второго жгутика. Концы лозы, торчащие снаружи, всё так же используя белемнит для расширения ячеек, вплела по поверхности звёздочкой. Получилось отлично. Я с трудом дождался, пока она закончит вторую рукоять, – уж очень хотелось подержать щит.

Для меня, конечно, он получился великоват, но главное, сидел на руке хорошо. Что будет, если прутики усохнут, тогда в голову не пришло. Не увидел я такой угрозы для этого изделия. Да и когда это ещё произойдет?! Такая мелочь на фоне общего успеха не смогла бы омрачить мою радость. Иногда лучше решать проблемы по мере их возникновения.

Этот первый щит вручил Тою. Тот подержал его немного, а потом приставил к дереву. Хорошо, я вовремя заметил вождя уже с копьём в руках. Успел остановить. Попытался объяснить, что на руке щит пробить труднее. Той упёрся – хочет проверить. Пришлось рискнуть, ну и схитрить немножко. Надел на руку щит и говорю ему:

– Бей!

Просить второй раз не пришлось. Бил он, правда, неумело, с большим замахом и сильно наклонился перед ударом вперёд. Я принял удар, слегка отведя левую кромку щита к плечу, одновременно отступая на полшага вправо. Копьё соскользнуло, оставив лишь небольшие царапины на лозе.

Вряд ли кто разгадал мою хитрость, но восторг выразили все и очень бурно: криками, прыжками с поднятыми руками, похлопыванием по ногам.

«Всё равно придётся показывать им и как правильно держать щит, и как принимать удары…» – подумалось, но это казалось тогда чем-то второстепенным, неважным.

Мысль научить мужчин сражаться со щитом вызвала мгновенные воспоминания из будущего.

Когда началась война, я служил срочную на границе в Беларуси. Оставалось служить ещё чуть больше года… Из нашего отряда только мы со старшиной и выжили. Тогда одиннадцать дивизий попали в окружение.

К концу января сорок второго вышли к своим аж под Смоленском. Прошли больше четырёхсот километров по территории, захваченной оккупантами. Тогда я понял, что старшина не прост. Будь я один, давно в земле лежал бы.

Радость оттого, что выжил и выбрался из окружения, длилась не долго. Для особистов как раз наступили не лучшие времена. Шли разговоры о ликвидации ГУГБ НКВД СССР, вот и начали они звереть.

Вспомнил, как лежал избитый в каком-то сарае и удивлялся: «Почему они мне не верят?!»

Когда за мной пришли и под конвоем куда-то повели, подумалось, что на расстрел. Конвойные подвели к эмке. Открылась дверь, в машине увидел старшину. Гладко выбритого, в новой шинели, он улыбался и махал рукой, садись, мол.

Приехали на аэродром. Сели в новенький «дуглас» и полетели в Москву. Там я получил Красную Звезду и был зачислен в разведшколу.

В сорок третьем младшим лейтенантом вылетел на первое задание. К концу войны – уже майор и вся грудь в орденах.

Навыков диверсанта тело Лоло пока не имеет, но в голове все мои знания сохранились. Показать соплеменникам, наверное, много чего смогу. А надо ли?..

Солнце светило ярко, но не грело. Хотя ветерок дул едва, но день был холодным. Сидеть у костра, наблюдая за работой женщин, не хотелось. Я повесил на плечо сумку, подарок Таша, взял топорик и пошёл к березовой роще.

Сыпались дождём последние листья, и стало уже заметно, как поредел осенний холодный лес. Теперь хорошо стали видны уродливые, похожие на потёки дёгтя наросты на берёзовых стволах. Насобирав чаги, я стал обходить озерцо в поисках птичьих перьев.

Брал все, что попадались. Утиные, гусиные, чёрное перо, наверное, с воронова крыла, и даже несколько штук из оперения цапли поднял.

Почему встревожился, трудно сказать. Услышал странный звук. Даже сухая валежина под ногой хрустнет по-особому, хлестнёт кого-нибудь по лицу пружинистая ветка – и этот звук для леса уже чужой. А тут ещё сойки протрещали тревогу и заскакали, перекрикиваясь, по веткам сороки.

Я упал за корягу и вжался в землю. Прошла минута, вторая, и на опушку березняка к озерцу вышли люди. Мужчины, женщины с детьми, нагруженные тюками и коробами, с длинными шестами в руках, кое-кто тащил волокуши.

«Какое-то племя кочует к югу, – подумалось и тут же пронзительно: – Где Муська?!»

Волчицы не видел уж минут пятнадцать – двадцать. Появись она сейчас – и чужаки могут меня заметить. Они, похоже, решили остановиться здесь, у воды. Уже сбросили на землю поклажу, и кое-кто из них налегке скрылся в роще.

Племя большое. Сосчитать всех не вышло, но человек сорок взрослых точно есть. Встали на отдых или сочли это место подходящим для зимовки, кто знает? Поскольку к шестам до сих пор никто из них не подошёл, может, и дальше пойдут. Но наверняка у реки станут. Вода уже холодная, а о переправах поблизости я не знаю.

Такое соседство нашему племени во вред. Той уже говорил, что пора вернуться на дюну. А там стойбище заметным станет, да и охотники пришельцев наверняка рано или поздно наведаются и в наш сосняк.

«Уйти бы сейчас незамеченным…»

Медленно отползаю. За холмиком перевожу дух. Юркнул в прибрежные заросли и, пригибаясь, пробежал через лужок, нырнул в низкорослый ольховник. Там затаился.

Слышу совсем рядом шорох. Сердце чуть из груди не выскочило. Вижу, волчица зря времени не теряла. Тащит молодого гуся. Бока и лапы в грязи, где она его поймала? На озере птиц точно уже не было. Уж я заметил бы. Шепнул ей:

– Ну что, охотница, побежали?

Гулко билось сердце, а я бежал и бежал. Ноги и руки безостановочно работали, лёгкие со свистом и хрипом вбирали воздух, а голова заполнена только одним видением, только одной картиной, которая назойливо повторяется, как в испорченной грампластинке: много чужаков, суетящихся на берегу озера.

Бросив у землянки сумку и топор, обессиленный, плетусь к стойбищу, тащу за шею гуся. Для Муськи такой забег – лёгкая разминка. Прыгает вокруг, покусывает птицу за крыло.

Соплеменники дембелюют, то есть ничего не делают, чему на этот раз я рад. Таша забирает у меня гуся, поднимает над собой и кричит: