Иван Байбаков - Малой кровью на своей территории: 1941 – Работа над ошибками. 1941 – Своих не бросаем. 1941 – Бои местного значения [сборник litres]

Сергей достал и пристроил на крыле грузовика карту, достал карандаш и аккуратно наметил на ней маленький кружок.

– Вот, видите, это Суховоля, это рокадное шоссе, идущее почти параллельно границе от Гродно через Домброво, Суховолю и Осовец на Ломжу. А вот здесь, на его отрезке Суховоля – Осовец, поблизости от населенного пункта Гонендз, расположен наш аэродром… точнее, сейчас, скорее всего, уже бывший наш…

Проблему с доставкой захваченного автотранспорта к месту временной стоянки, где бывшие пленные расположились на отдых, кормежку, помывку и иные сопутствующие мероприятия, Сергей решил просто: посадил в кабину к каждому немецкому водителю своего бойца, а спереди и сзади колонну контролировали броневики. Водители, предварительно запуганные всяческими карами за малейшее отклонение от маршрута следования колонны, вели себя образцово, да и сама дорога много времени не заняла. Сосновник, выглядевший безмятежно спокойным, если его наблюдать сверху, с воздуха, внизу, на земле, напоминал растревоженный муравейник – шутка ли, принять под свои кроны без малого две тысячи человек, а это почти целый стрелковый полк получается. И не просто принять посидеть под деревьями, отдохнуть: тут и там горели заранее разведенные костры, на которых местные жители из недавно отбитого у немцев поселка Янув, сговоренные старшиной Авдеевым за промтовары и керосин, готовили, помимо кипятка для чая, жидкую кашу с хорошо разваренным мясом (более грубую пищу голодающим несколько дней людям сейчас нельзя) и грели воду, которой потом в отгороженных плащ-палатками закутках смывали с себя многодневную грязь изрядно воспрянувшие духом пленные. Рядом расположились импровизированные прачечные, где поселковые женщины отстирывали от грязи и вшей их обмундирование, после осмотра помощниками старшины признанное годным к дальнейшему использованию. Сами пленные, еще не перешедшие обратно в разряд бойцов Красной армии, пока, до проведения всех проверочных мероприятий и во избежание неразберихи, так и размещались в сосновнике отдельными группами численностью до роты, на которые они разделились у лагеря и которыми сюда дошли. Этими же группами, в соответствии с очередностью прибытия, они вызывались на прием пищи, помывку, медосмотр и потом на беседу с особистами.

Сергей первым делом спросил про старшину Авдеева, чтобы сдать тому новые трофеи и обсудить новые задачи. И неприятно встревожился, когда один из помощников старшины, отводя глаза, сообщил, что товарищ старшина сейчас находится у товарища старшего политрука… и новая отрядная медсестра тоже сейчас там. Уточнив, у какого именно товарища старшего политрука, и узнав, что это «тот, который повыше, чернявый такой, дюже строгий», Сергей быстрым шагом направился к месту, где расположились особисты, старательно пытаясь обуздать бурлящие внутри злобу и бешенство. Этот старший политрук, один из двух взятых в рейд помощников Трофимова, не понравился Сергею сразу. Не понравился внешне – высокий, смазливый и всячески подчеркивающий свои внешние данные, одетый в новую, с иголочки, форму, весь такой наглаженный и начищенный, преувеличенно чистенький, словно он не на войне, а на параде или где-нибудь в приемной высокого начальства обретается. Не понравился внутренне – своим гонором и спесью, своим высокомерным и пренебрежительным отношением ко всем, кого он считал ниже себя, а в эту категорию, судя по его поведению, входили все в отряде, кроме его начальника. Вот с Трофимовым особист был преувеличенно уважителен и услужлив. Впрочем, наблюдая со стороны это сочетание высокого искусства подхалимажа и надутого чванства, Сергей поначалу только посмеивался – он, за свою богатую событиями и встречами прошлую жизнь, таких вот кичливых подхалимов навидался, а потому был твердо уверен, что и как люди они дерьмо, и как работники хуже некуда, но бригадному комиссару виднее – это его подчиненный и его заботы. Первый тревожный звоночек прозвучал в поселке, когда этот чванливый ублюдок принялся морально топтать молоденьких парнишек-танкистов, и без того хлебнувших лиха в немецком плену чуть ли не до смерти. Тогда Трофимов вмешался и не позволил укоротить слишком длинный язык своему ретивому подчиненному, обещал разъяснить тому его неправоту сам. Видать, не помогло… А сейчас этот говнюк, скорее всего, уже выяснил, что Марина была в лагере на особых условиях, и, пользуясь отсутствием своего начальства, решил проявить себя во всей красе, докопавшись до девушки.

«Вот ведь гнилой засранец – все бы ему в свежей ране своим грязным пальцем поковыряться», – со злостью подумал Сергей, еще на подходе услышав набирающие громкость звуки мерзостной сцены – предчувствия его не обманули…

Сам чернявый «представитель власти» удобно развалился на мягкой хвойной куче, застеленной брезентом, привалившись спиной к древесному стволу и пристроив на коленях папку с бумагами, а перед ним по стойке смирно вытянулись Авдеев и Марина, которой особист лениво-пренебрежительно, а скорее просто по-хамски задавал вопросы.

– Ну, и где же сейчас этот твой медсанбат?

– Так нет больше медсанбата, товарищ старший политрук. Тяжелых и лежачих немцы добили, а немногих ходячих в этот самый лагерь отправили, без медицинской помощи умирать. Врачи-мужчины сейчас в Суховоле, немецких солдат лечат. А женский персонал рассортировали по внешнему виду и используют теперь для организации «отдыха и досуга» немецких солдат и офицеров…

– А ты что – не подошла, что ли? – нагло и бесцеремонно перебил женщину особист. – Так вроде внешне ты тоже ничего. Или другая причина была?

– Была другая причина, – пока еще сдерживаясь, ответила Марина. – У меня, как вы совершенно правильно заметили, товарищ старший политрук, с внешностью все в порядке. И меня тоже поначалу для услаждения господ офицеров определили. Да вот незадача – первому же посетителю я случайно внесла серьезные осложнения в работу его половых органов. Коленом. И меня в качестве наказания отправили в лагерь, развлекать немецких солдат из охраны. А чтобы особо не рыпалась, разрешили, при условии покорности и хорошего поведения ночью, днем оказывать медицинскую помощь нашим пленным, уж как смогу, и даже дали немного самых простых медикаментов из запасов нашего же медсанбата – им они не нужны были…

– И что, – снова нагло и с каким-то садистским удовольствием перебил девушку особист, – что там ночью происходило, покорная была?

– Да, была, – с вызовом ответила Марина. – Чтобы нашим солдатикам, которые за колючей проволокой томились и умирали, хоть чем-то помочь, – была! Достаточно вам, или желаете более подробно прослушать, что именно теми ночами происходило?