Владимир Тимофеев - Три кварка (1982-2012)

«Дзын-н-нь!» — звенит бронзовая пластина.

Народ в недоумении оборачивается. Я ухмыляюсь.

«Ну что, господа? Цирк с клоунами заказывали? Извольте. Будут вам сейчас и цирк, и клоуны, и акробаты с жонглёрами, и мишки на велосипедах…»

Поджав ногу, усаживаюсь вопросительным знаком на борт и с высокого моста бью сверху-вниз по прижавшемуся к резине шару. Кий при этом держу словно дротик, фиксируя лишь направление удара, но не обратный ход. Получивший импульс биток отскакивает от столешницы, задевает стоящий рядом «прицельный», взмывает вверх и, пролетев над бортом, падает в лузу. Почти как баскетбольный мяч, только маленький.

— Неправильно! — тут же кричит катала. — Нельзя перескоком!

— Почему нельзя? — удивляется Павел. — Раз заранее не договаривались, значит, можно.

— Всё равно не по правилам, — пытается возражать оппонент.

Спор длится минуты две или три. Всё это время я стою, опершись на кий, и наслаждаюсь процессом. «Да-а, давненько я не исполнял перескоки. Однако ж помню как делаются, не забыл».

Точку в напоминающей ругань дискуссии ставит «седой»:

— Ладно, будем считать, что перескоком нельзя. Но тогда пусть переигрывает этот шар из той же позиции.

Я пожимаю плечами, жду, когда Паша с Киряем установят шары в прежнее положение, а затем снова склоняюсь над игровым полем. «Ну что ж, раз перескоком нельзя, будем играть абриколь».

Аккуратно прицеливаюсь и сильным винтом посылаю биток в дальний угол. Отразившись от борта, шар сдвигает в сторону перекрывающего створ собрата и тихо скатывается в лузу. «Есть контакт! Шесть — семь!»

— Ё-моё! — выдыхает кто-то из зрителей.

На восхищённые возгласы я внимания не обращаю. Сосредоточенно мелю кий и прикидываю, как лучше закончить игру. Три оставшихся шара располагаются сейчас у бортов. Один на коротком, два на длинном, причём, оба они, хоть и сложным образом, но играются: парочкой последовательных круазе в среднюю лузу. Однако этот вариант мне отчего-то не нравится. Завершить партию я желаю красиво. Одним ударом. Штанами. Французскими. В две угловые лузы и вдоль бортов.

Точно знаю, что в этом времени подобный удар ещё ни разу не исполнялся. Я его, кстати, «подсмотрел» на ютубе в серии «Непростые удары Евгения Сталева», «короля русского бильярда», первого чемпиона мира по пирамиде. Много раз я пытался этот удар повторить, но так и не смог — видимо, мастерства не хватило. И точности. Той самой, которой у меня нынче в избытке…

Неторопливо обхожу стол, смотрю на шары, мажу мелом наклейку. Промахиваться нельзя, поэтому не спешу и тщательно рассчитываю траектории каждого из шаров. Биток должен идти волчком, впритирку с резиной, чтобы, добравшись до лузы, просто ввинтиться в неё, а вот прицельному надо обязательно ткнуться в обе «губы», но так, чтобы отлететь не в поле, а продолжить движение по короткому борту. А это значит — нужна дуга. Очень пологая и опять же — впритирку…

Заканчиваю размышлять, возвращаюсь к битку, кладу ладонь на сукно, встаю в стойку… «Ну что?! Пора?.. Пора. Держите меня семеро…»

— О-бал-деть, — раздельно произносит «седой» через четыре секунды.

Я медленно выпрямляюсь, окидываю взглядом поляну, на которой остался всего один шар, и охрипшим голосом сообщаю в пространство:

— Восемь — семь. Партия.

Да, эту партию я выигрываю. Пусть и со сложностями, и только с третьей попытки, но — восемь с кия есть восемь с кия, что, как известно, не хухры-мухры, случайным образом их не собрать. Однако, кроме этого непреложного факта всем любителям азартных игр известно ещё кое-что. Мало одержать победу в игре, надо ещё и выигрыш суметь получить, а затем уйти из «казино» на своих двоих вместе с деньгами. И если с первым пунктом проблем у нас нет, то со вторым и третьим всё не так радужно, как хотелось. Не для того мошенники выставляли на кон солидную сумму, чтобы в одночасье её лишиться.

Михаил с Павлом не успевают меня даже по плечу похлопать как следует, а со стороны Гути уже доносится сакраментальное:

— Про́пих!

— Да-да, был про́пих, — мгновенно поддакивает Киряй.

— Точно. Был. Мы видели, — гундосят подошедшие поближе громилы.

Чтобы их отличать друг от друга, я мысленно нарекаю одного «бритым», второго «мордатым», хотя на самом деле ряшки стриженные у обоих и каждая размером как две моих, кирпичи о такие колоть — милое дело.

— Да вы что?! С дуба рухнули? Какой ещё, к дьяволу, про́пих? Там пять шаров интервал! — возмущённый столь наглым наездом Павел буром прёт на соперников. Те, пользуясь численным перевесом, теснят его обратно к столу:

— Биток губу цепанул, а за ним кий, это все видели. Так что про́пих железный…

Я в эту «дискуссию» не встреваю. Пока противники в рукопашную не сошлись, мне надо быстренько раскрутить «чемодановский» кий, спрятать его в футляр, а затем отыскать другой, более подходящий для драки в условиях ограниченного пространства.

«Правильную» деревяшку я нахожу на соседнем столе, после чего, прикинув, как её половчее переломить (собственное колено жалко, а вот о бортик стола — самое то), начинаю потихоньку осматриваться и оценивать обстановку.

На первый взгляд, наши шансы невелики. Жуликов четверо плюс маркёр, который, уже не скрываясь, поддерживает каталу. Нас трое, из которых один «раненый», другой «неопытный юноша»… ну прямо как в «Трёх мушкетёрах»: «А скажут, что нас было четверо».

Ходырев с Новицким своё «инкогнито» пока что не раскрывают. Во-первых, потому что рано, а во-вторых, потому что помимо жулья вынуждены контролировать ещё и «седого». Того самого, что, с одной стороны, как будто за нас (недаром червонец на нашу победу поставил), а с другой, вроде как сам по себе — стоит спокойненько поодаль, лыбится, наблюдает за «спорящими», мнения своего не высказывает, видимо, ждёт, чем дело закончится. А дело, я полагаю, обязательно закончится в нашу пользу. Поскольку: «а» — правое, «б» — выгодное и «в» — Смирнов с Кривошапкиным уделают этих быков за секунды. Уж в чём-чём, а в этом я уверен сейчас на все сто.

— Да, вероятнее всего, нарушение было, — слышен голос маркёра. — Только не про́пих, а двойной удар. Поэтому, я думаю, будет лучше, если…

— Три шара с полки и передать ход, — тут же предлагает «мордатый».

— А, может, тебе ещё и ключи от квартиры? — ехидно интересуется Кривошапкин. — Да ты не тушуйся, козлик. Давай, ставь на кон пятихатку и хоть всё снимай. Только не с нашей полки, а со своей, и не обижайся потом, если с голым задом уйдёшь.

Громила багровеет лицом и набирает в лёгкие воздух, чтобы ответить, однако Павел не даёт ему и слова сказать:

— Что, петушок? Очко-то жим-жим? Уже опускали небось?

— Что?! — ревёт «мордатый». — Да я ж тебя…