Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Сдавая тетрадь, специально заглянул в классный журнал, чтобы прояснить для себя тему контрольной работы. Она называлась замысловато: «Решение задач на пропорциональное деление». Во как! Теперь я и это могу.

Урок пролетел как одна минута, не оставив мне времени для размышлений. А я ведь ещё до конца не продумал тактику и стратегию предстоящей дуэли. Спарринг со Славкой – это не дули крутить воробьям. Крепкий орешек, такой даже опытом не возьмёшь. Любил он на старости лет вспоминать о своих боевых похождениях. «Мне, – говорил, – Санёчек, когда я с кем-нибудь дрался, всё время казалось, что он кулаками машет будто в замедленной съёмке».

Честно скажу, я ему верю. Во-первых, не раз и не два видел своего крёстного в деле, во-вторых, в спецназ так просто не попадают, а в-третьих, был ещё один человек, утверждавший нечто подобное, – хоккеист легендарной тройки Виктор Полупанов.

На пустырь за спортивной площадкой мы с Босярой пошли вдвоём. Напрей с Витькой Григорьевым дописывали контрольную. Обещали догнать, а пока, мол, «начните без нас».

– Я тебе доверяю, – смеясь, сказал Славка, хлопая меня по плечу, – сам тоже не обману. Ты, Пята, не жохай [14] Не бойся. , уничтожать не буду, просто немножечко проучу.

Со стороны могло показаться, что два закадычных друга идут по своим делам. В принципе, так и было. Ничего, кроме добрых чувств, я к своему крёстному не испытывал, хотя и решил для себя начистить ему хлебальник в самые кратчайшие сроки. Ибо нефиг!

Мы молча разделись до пояса, показали друг другу ладони. Славка сказал «сошлись», рванулся было вперёд, но тут же отпрянул, чтобы засмеяться. Он никогда раньше не видел такой стойки, когда обе руки согнуты в локте, правый кулак на уровне лба, а левый в районе солнечного сплетения. В те годы это не впечатляло.

Направление первой атаки я прочёл по его глазам. Они напряглись, сузились, быстрый тычок скользнул над моим локтем в район правого уха. Я тупо выпрямил правую руку. Уходя вверх по прямой, предплечье отбросило этот удар. Тут же обратным ходом я пустил свой кулак вниз по дуге, прямо в ухмыляющуюся рожу. Куда-то попал. Славке даже пришлось пробежаться, чтобы не упасть. Из рассечённой щеки под виском закапала кровь.

Перед последним уроком Босяра перебрался на последнюю парту. Он сел рядом со своим секундантом, отгородился от мира учебником английского языка и прикрыл заплывающий глаз носовым платком. Фингал получился маленьким, аккуратным. Верхнее веко опухло и стало фиолетово-чёрным, как у завзятой модницы после парадного макияжа. Вот только щека у Славки была безнадёжно испорчена. Теперь до конца жизни придётся ему носить в уголке правого глаза шрам в виде тонкой открытой скобки. Точно такой же был у него и в прошлой моей реальности. Только там он его получил во время общей уличной драки после восьмого класса и авторство не моё.

Нет, зря всё-таки он отказался идти в санчасть и наложить шов. Шрамы, конечно, украшают мужчину, но не в таком возрасте. По-пацански он прав, не хотел меня подставлять – упал и всё! Это он сам придумал, когда из дверей мастерской выскочил трудовик и ухватил меня за ухо.

– Отпустите его, Юрий Иванович, это я сам упал!

– Сам?! – удивился тот. – Да как же тебя угораздило?

– О железку споткнулся. Под ноги не смотрел.

– Экий ты нестуляка! Ну-ка, пойдём в цех! Рану нужно промыть, обработать. Заодно поглядим, что там у тебя с глазом. Может, придётся скорую вызывать.

– Не надо никакой скорой! – запричитал Славка.

– Пойдём, пойдём! Мне видней, надо или не надо. Ишь ты какой! Как хулиганить – так первым бесом, а как на расправу – «не надо!».

Интересный мужик наш Юрий Иванович. Природа его раскрасила красным цветом. Щёки, брови, глаза, нос, даже крупные кудри над его вечно наморщенным лбом отливали ровным багрянцем, без граней и полутеней. Из напитков он тоже предпочитал «красненькое», как и его закадычный друг преподаватель физики Николай Игнатьевич Варбанец. Помимо гастрономических предпочтений было у них и одно большое общее горе: оба подпяточники. Поэтому лишних денег у друзей никогда не водилось. Николай Игнатьевич жил в двухэтажном государственном доме, а Юрий Иванович построил собственный особняк на большом участке земли с теплицами, садом и огородом. Он действительно любил труд и как школьный предмет, которому нас обучал, и как форму существования. На земельном участке, ухоженном его мозолистыми руками, всё произрастало с избытком и было источником неучтёнки, которую можно было пустить на пропой. «Люсёк, – говорил Николай Игнатьевич своей суровой жене, – там, за углом, помидорчики дешёвые продают…»

И Юрий Иванович, и Николай Игнатьевич проживут долгую жизнь, оставив после себя не одно поколение грамотных, трудолюбивых выпускников. Юрий Иванович умрёт на своём огороде, у него оторвётся тромб, а Николай Игнатьевич – в банке. Ему нахамят в операционном зале так, что остановится сердце. Но никто, кроме меня, не знал их будущего.

Трудовик колдовал над Славкиной надбровной дугой, накладывал тугую повязку, а тот продолжал лениво отбрехиваться:

– Не хулиганили мы.

– Не хулиганили?! А что же вас занесло на пустырь, подальше от глаз? Молчите? Так я вам скажу: или драться, или курить. Ох, дождётесь, возьмусь я за вас. Вот прямо сейчас директора позову…

– Мы не курить, – не на шутку струхнул я, – мы сюда за двигателем пришли. Хотели скрутить со стиральной машинки.

– Вот молодцы! – с сарказмом воскликнул Юрий Иванович. – Одни стараются собирают, а другие будут растаскивать! Может, скажешь, Босых, для каких таких срочных нужд вы на это пошли?

– Так это… – промямлил Славка, не зная, как лучше соврать.

– Мы хотели сделать приспособление, чтобы семена с веников очищать, – мгновенно нашёлся я и быстро добавил: – Для школы.

– Похвально, – расцвёл трудовик, – очень похвально! Рачительно, по-хозяйски! Так… сколько у нас до конца перемены, двенадцать минут? Ты, Босых, дуй в санчасть. Нет у тебя ничего страшного, обычное рассечение. Пусть Марь Иванна наложит на рану шов. Шрам, конечно, останется, но будет не столь заметен. Денисов тебя догонит.

Как я и предполагал, Юрия Ивановича зацепило. Учитель семидесятых был человеком призвания. В профессию шли не за большими деньгами, а по зову души. Естественно, ему было приятно, что сопливые пацаны, меньше года назад не умевшие работать напильником, проявили инициативу. Пусть даже то, что они придумали, не стоит и выеденного яйца, важен факт, сам по себе достойный поощрения и поддержки.

Он протянул мне лист бумаги и огрызок карандаша:

– Ну-ка, изобрази, что вы там со Славкой по незнанию нафантазировали.