Александр Борисов - Так не бывает, или Хрен знат [= Хрен знат] [litres]

Звонил он мне, поздравлял, справлялся, кого из сверстников спровадили на тот свет, кто ещё потихоньку коптит, на месте ли отчий дом. Грозился навестить по весне, чтобы вместе рвануть по «местам боевой славы». Да что-то опять у него не срослось. Почками занедужил, на операцию лёг.

Я смотрел в Сашкины бесстыжие зенки, силился в них увидеть дородного лысого деда в больших роговых очках, но не нашел ни малейшего сходства. Что ж, будем учить. Я отвёл его ногу в сторону, чтобы он встал поудобнее, и отпустил.

– Вот тебе, падла, за дурные намерения!

Хотел было двинуть ещё разок, да побоялся повредить почки.

От неожиданности Жох замолчал. Я не стал дожидаться, когда он придёт в себя, развернулся и ушёл в сторону дома, ожидая, что мне в спину ударит камень. Но обошлось.

Было около трёх часов дня. Навстречу мне ехала почтальон, свернула в ближайший проулок. Меж домами шастал дядя Вася Культя. Соседские собаки молчали. Когда хозяев нет дома, они неохотно лают даже на тех, кто стучится в калитку.

Да, чуть не забыл пояснить, чем отличается у нас проулок от переулка. Первый заканчивается домами, выходящими к реке огородами, а второй – мостиком-«кладкой» через эту самую реку.

Дядя Вася был в полном недоумении. Увидев меня, обрадовался и озадачил вопросом:

– Где все?

– Как где? На поминках.

– Да ты что?! И кого хоронили?

Я коротко прояснил ситуацию:

– Пацана Раздабариных, что в нашей речке утоп. Разве не видели? Мимо вас проезжали же!

– Вон оно как! – пожевал губами Культя. – Дожили! Детишек без войны провожаем. Дать бы родителям буздева за недогляд! Не видел я и не знал. Мы с Петром в это время были в конторе. Ну, бабушка Лена, понятно, сейчас на борщах. А Степан Александрович там или опять на дежурстве?

– Дома. В смысле, сейчас на поминках.

– Слушай! Ты не мог бы его немного поторопить? Скажи, так и так: грузчики предлагают мешок комбикорма. Разгружают с утра. Рупчик делов.

– А гитары? – поинтересовался я. – Гитары у нас тут нигде не разгружают?

– Тебе что, инструмент нужен? – переспросил Василий Кузьмич и сам же ответил на этот вопрос: – Ах да, модно же тренькать сейчас! – Подумав, добавил: – Ты давай-ка за дедом слетай. Потом это дело обговорим. Заодно объяснишь Петру, что ты там опять за хреновину ему на бумажке нарисовал. Он чуть с ней в сортир не сходил!

Окрылённый надеждой, я вывел велосипед со двора и, даже не отвязав тяпки, рванул к Раздабариным. С непривычки чуть не упал, вывернув на дорогу. Тело опять забыло, что надо не только крутить педали, но и наклонять корпус в сторону поворота. Мало-помалу приноровился, стал поглядывать по сторонам и видеть не только дорогу.

Деда углядел не сразу. Он сам несколько раз окликнул меня, даже вышел к дороге. Пришлось тормозить, возвращаться немного назад.

– Стряслось что? Куда это ты наладился?

– Дядя Вася прислал. Насчёт комбикорма. Упаси господь, прозеваем, бабушка нас убьёт!

– Сколько?

– Мешок.

Дед похлопал себя по карманам, вытащил кошелёк. На всякий случай спросил:

– Управишься сам?

– Легко! – сорвалось с языка.

Он посмотрел на меня с сомнением, но рубль протянул:

– Коли так, молодчага! Смотри только деньги не потеряй! А я ещё посижу с обществом, встречаемся только на похоронах… Заодно бабушку подожду.

У дома Митрохиных, дальних родственников нашего дяди Коли, виднелись согбенные спины, образующие большой полукруг.

Зажав рубль в кулаке, я пустился в обратный путь. Почтальон уже спешилась и вела свой велосипед руками. В каждый почтовый ящик ей нужно сунуть газеты, открытки, письма.

Дядя Вася поджидал меня у двора. Сидел на нашем бревне и нервно курил. Весь истомился.

– Ну что, идёт? – нетерпеливо спросил он.

– Рубль передал. Просил управиться без него. Я сейчас, только возьму досточку, чтобы цепью мешок не порвать…

Была у нас специально выпиленная приспособа, чтобы возить тяжёлые грузы. С двух сторон она упиралась в раму, а сверху ложилась на цепь.

– Да комбикорм я сейчас и сам принесу. Ты деньги давай! Мужики ж на работе. Их товарищи отпустили, чтобы сделали дело и вернулись назад, пока не хватилось начальство. Сидят как на иголках: «Скорей, говорят, думай, а не то мы в другое место пойдём!» Им же ещё в магазин нужно успеть. Я заплатил бы из своих, да аванс только к вечеру принесут…

Дядя Вася взял рубль, как переходящее красное знамя и, даже не пряча его в карман, быстро ретировался. Ну что ж, будем ждать.

Я завёл велосипед во двор, достал из почтового ящика две газеты и открытку. Мама поздравляла меня с окончанием учебного года, просила «быть умницей» и обещала скоро приехать.

Скорей бы! Кажется, мне представился шанс снова увидеть её. Я смотрел на стремительный, круглый почерк и думал, что вылечить её, предотвратить беду никаким врачам не под силу. Ведь это не болезнь, а проклятие. Кто-нибудь из нашего рода в каждом поколении строго по женской линии после пятидесяти лет обязательно сходит с ума. По-тихому, неизлечимо. Анну Акимовну, младшую сестру моей бабушки, Бог покарал манией преследования.

После седьмого класса я каждое лето ездил в село Натырбово, где она работала агрономом в колхозе, чтобы помочь по хозяйству: натаскать воды, прополоть грядки, оборвать с дерева спелые яблоки. Своих детей у бабушки Ани не было. На ней обрывался род Гузьминовых. В молодости она была своенравной красавицей, женихами перебирала. Так и ушла с девичьей фамилией на кресте.

Жила она в старинной саманной хате с земляными полами. При хате был огород с добрую треть карликового государства и такой же огромный сад. Работы хватало, но справлялся я с ней за неделю, чтобы не загнуться от скукотищи. Телевизора у бабушки не было, радио не работало, а по местным девкам я не ходил, стеснялся.

Анна Акимовна целыми днями пропадала на колхозных полях. Она приходила поздно, готовила мне еду и сразу ложилась спать. Кое-какие странности в её поведении я сразу заметил, хоть и не придал им большого значения. В хате на всех подоконниках были разбросаны сигареты и папиросы, в пачках и россыпью. А на столе и тумбочке в изголовье её кровати стояли фабричные пепельницы, наполненные «бычками». Естественно, я удивился:

– Бабушка! Неужели ты куришь?!

– Нет, внучок, – сказала она, – не курю, и тебе не советую.

– А это зачем?

– Ночью, когда тревожно, лежу и пускаю дым. Если кто-то заглянет в окно, подумает, что в доме мужчина, и побоится меня убивать…

У моей матери всё началось по-другому. Ей казалось, что кто-то из ближайшего окружения наводит порчу на нашу семью. Первой под подозрение попала Прасковья Акимовна. Бабушке было запрещено даже общаться с родной сестрой, и они встречались тайком, когда мать уходила в школу…