Владимир Аренев - Ведьмачьи легенды

Иной раз игроку предоставляли больше свободы, порой – жёстко ограничивали отсутствием социальных лифтов и такими барьерами для роста внутри сима, что тяга к приключениям становилась сродни тяжёлым формам мазохизма.

И никогда, никогда ключевые для сим-мира роли не отдавали игрокам – насколько бы долго те ни играли и какие бы заслуги ни накопили. Это просто не зашивалось в сим-ткань. Случай «Бактрии» и полугодичная головная боль «щитов», пытавшихся вывести из суб-игровой «наведёнки» пару тысяч игроков, превращённых в рабов местного Тамерлана, в «шкурку» которого перебросился корейский подросток, сформировал предельно жёсткие стандарты сим-роста. Игрок может претендовать на средний уровень. Никаких монархов. Никаких революций. Никаких заговоров ради свержения власти. Чистые приключения тела – или духа, если так уж совпало. И отработка, тщательная отработка психопластики – как дополнительный бонус для игрока и, похоже, главный – для всех остальных заинтересованных лиц.

Психопластика – благословенье и проклятие сим- миров. Единственной среды, где возможно ненасильственное (а значит, куда более действенное, чем при работе психопластов) создание полисабов, пространственно-разделённых многосубъектных личностей. А отсюда – полшага до новых утопических проектов: горизонтально-однородное общество, «третья природа» и «пятая волна». Всё что угодно – для всех, кому угодно.

Именно ради отработки стратегии и тактики создания «многочленов» сим-миры продолжают прорастать и меняться.

И никто не спрашивает, куда это изменение может привести.

Из-за серого обомшелого вяза шагах в тридцати впереди высунулось тупое рыльце в зеленоватой шерсти: дёрнулось вверх-вниз. Рванулась вверх по стволу размытая тень, отчётливо хлестнул по коре хвост. Но уж на маников внимания можно было не обращать. Служебные клир-контроллеры, навредить активной «шкурке» они не могли, а форму принимали, исходя из сим-метафизики. Кажется, игроки их толком и не видели – если, конечно, не обладали подарками от старика Трояна.

– Вот никак не могу взять в толк, милсдари, хто вы да откуда. С эльфом – а значит, не Редания и не Каэдвен, там-то нынче и эльфам, и приятелям их не рады. По- нашему говорите чисто, а стало быть – не нильфы. Темерийцев, опять же, в говно макнули. А для ривийцев – больно рожи у вас честные и не вороватые. Цинтрийцы разве что, изгнанники? Ладно, ваше право, не желаете говорить – не говорите.

Верного ответа на такие вот закидоны Стрый не знал, однако решил слушаться не интуиции даже, а чувства восьмого, если не девятого.

– Да мы от тех, у кого сердце за Содден болит, скрываться не станем. Другое дело, для такого разговора предпочтительней четыре глаза и стены вокруг.

– Н-да? – барон глядел с прищуром. – И чего ж вы, милсдари, так боитесь?

– Подменыша, – только и сказал Стрый.

Но – хватило. Кроах ас-Сотер сгреб бороду в горсть, дёрнул пару раз, словно испытывая её на прочность.

– Вот, значится, как, – сказал. – Значится, вот так вот оно… Стало быть, сучонок всё же зашевелился… Ну ладно, чему быть – тому не миновать.

Какое-то время он ехал молча – на свой, конечно, манер: сморкался, кашлял, шумно чесался под кольчугой. Покряхтывал и бормотал что-то совершенно невнятное.

Потом всё же не выдержал, повернулся к Стрыю.

– Я-то когда ещё говорил, что добром это не кончится! Ещё Радовид сопляком оставался, года через три, что ли, после Великого Мира, едва Черная Смерть по первому разу откатилась. Ещё тогда я им: на ножи, говорю, надо щенка, не может добрый человек такое вытворять, что пацан этот в Редании чудит. Мы здесь в войну всякого навидались, потому и готовы были Фольтеста просить двинуться на Реданию да купно с тамошними дворянами щенку голову скрутить. Теперь-то, небось, козлина старый, жалеет, что не внял голосу разума. Эх…

Ангус эп Эрдилл вдруг закашлялся и попытался ухватиться связанными руками за голову. Не получилось: запястья накоротко были привязаны к луке седла, потому эльфу, чтобы отереть лицо, пришлось наклоняться вниз и вперёд. Он покачнулся и застонал снова.

Кроах ас-Сотер эльфа освобождать не торопился, оставаясь глух к любым аргументам их, троих. Слон сгоряча даже порывался навалять господину барону, но, к счастью, дальше слов – и внутрь группы – дело не пошло. На объяснения же барон реагировал исключительно по- баронски. «Откуда-откуда, говорите, он заявился? Тир-на-Фо? Это что ж за хрень такая? Зерриканская пустыня? Да иди ты!» – и реготал, откидываясь в седле всем телом.

А ещё никак не удавалось установить контакт с самим Ангусом – как тогда, перед прибытием Кроаха ас-Сотера. Они продолжали его чувствовать: эмоциональный фон, телесные неудобства, немеющие ноги и впивающуюся в запястье верёвку. Но слова и образы, направленные к нему, падали словно в бездну. Для группы, едва вот только обретшей целостность, это было как ослепнуть на один глаз.

– Я всё хотел спросить, милсдарь барон, отчего вы Радовида кличете Подменышем? – Арцышев оставался сосредоточен, пытаясь найти хоть какую-то слабину в бароне.

И, кажется, преуспел: Кроах ас-Сотер аж вскинулся, осмотрелся воинственно, выставил вперёд пузо:

– А его, сучонка, у нас в Соддене никто иначе-то и не называет. Потому что знают: не зря его сватали за Цириллу Чёрную. Про ту же теперь точно известно: кровь проклятой Фальки, хлад и зараза по её следам на Север пришли. А матерью Подменыша была вовсе не Хедвиг, а одна из северных княжон, ну, тех, что родились под Чёрным Солнцем. А королевича подменили на выблядка – тогда уже хотели соединить их с кровью Фальки. Правда, разное болтают: то ли нильфы за всем стояли, то ли новиградские святоши. То ли эльфы. Только в последнее я не верю: с чего бы им такое устраивать, да и не сумели б они. Верно говорю, мелкозубый? – ткнул черенком плети в бок Ангусу.

Красный дёрнулся, щерясь. И вдруг выпрямился, не обращая больше внимания на тычущую в бок плеть. Задёргал связанными руками.

– Он близится, – сказал вдруг, громко и отчётливо. – Он близится, и хорошо бы вам, мессиры, быть готовыми.

И они – все – почувствовали. Все трое. И это были не ощущения Ангуса эп Эрдилла, это пришло извне: мокрое и перехватывающее горло, будто зола после лесного пала. С тяжёлым сернистым духом.

Барон и присные завертели головами. Заржали кони, затрясли башками, мышастый жеребчик встал на дыбы, лошадка Ангуса пошла, фыркая, боком. Кто-то из бароновых людей кувыркнулся через круп. Остальные встали, пытаясь успокоить коней. Слон сошёл с седла и вдруг не удержался на ногах, рухнул кулаками в землю. Вскинулся, вцепляясь в стремя лошадки Ангуса.

Выкрашенные в багрянец кожаные накладки по груди эльфа повыцвели и запылились, а бронзовая бляха на поясе стала тусклой до зелени. Но рыжие нити, крест- накрест оплетавшие большие пальцы рук, сверкали, будто кровли новиградских храмов.