Владимир Аренев - Ведьмачьи легенды

Я ещё успел подумать, что «товарищ сержант» прозвучало без иронии и подколки, спокойно прозвучало, ровно. И, может, всё ещё закончится по-доброму. Нас выведут, например, на дорогу и отправят дальше. А если тут есть телефон, то просто позвонят в город, в милицию, а те – к нам в комендатуру, а те – либо пришлют свою машину, либо сообщат в батальон. Будет, конечно, скандал, но лучше уж он, чем и дальше топать пешком.

Про «шмайссер» я старательно не думал. Оставил мысли о нём за дверью. Здесь оружия нет, подумал я, и ладно…

Но оказалось, что неладно.

За дверью, в небольшой комнате, оружие как раз было. Первым в глаза бросился пулемёт. Он стоял на столе, раскорячившись сошками, и, наклонив в сторону коробчатый магазин, смотрел на дверь. То есть на меня, стоявшего на пороге. Пулемёт был старый, тоже времён войны, магазин к нему крепился сверху, выглядело всё сооружение древним, но надёжным. И смертоносным, что ли…

Несколько винтовок стояло у стола, на столешнице – россыпью патроны, штук пять гранат – наших, советских «лимонок».

– Проходите, товарищ сержант, присаживайтесь, – сказал поляк и снял с себя плащ. – Присаживайтесь на скамейку, вот к стене…

Было поляку лет сорок – старик, по моему тогдашнему мнению, но старик крепкий. Такой… обветренный, что ли. В куртке, брюки заправлены в сапоги, на поясе – кобура. Чёрная, потёртая. И, кажется, с немецким пистолетом внутри. В кино, во всяком случае, в таких немцы носили «парабеллумы».

– Нам бы в город… – сказал я. – Нас уже, наверное, ищут… Как бы не разминуться с машиной…

– Не разминётесь, – успокоил меня поляк. – До утра по дороге никто ездить не будет. И ходить.

«И ходить» – это он специально для меня добавил, чтобы вопросы снять напрочь. Что-то вроде – никто вас никуда не выпустит.

Я подошёл к лавке – толстенная, в ладонь толщиной доска на чурках вместо ножек, сел. Даже плащ-палатку не снял. Вода капала на пол, а я не обращал на это внимания. Шапку с головы стащил, отряхнул кое-как – и всё. Сидел и думал.

Вопрос-то ведь простой – что будет дальше. Машины не ездят – плохо, но ладно. Люди не ходят – тоже пережить можно. И до утра – понятно. А что будет потом?

Для чего всё это оружие? И почему его мне показывают, чёрт побери? Мы же молчать не будем, когда к нашим попадём. Даже если пообещаем. Даже если и соберёмся в самом деле молчать, то кто нам поверит? Я бы – не поверил.

А дальше… Мы сообщаем о группе вооружённых поляков, сюда присылают милицию… Или как там у них называется местный КГБ… Что, тут много таких домов в округе? Характерный домик, ничего не скажешь.

Или до утра они все уйдут? Все – это не те двое, которых я уже видел. Оружия тут хватит человек на двадцать как минимум. Выходит, тут кого-то ждут? И до утра все соберутся и двинутся… Куда? На Варшаву? Коммунистическую диктатуру свергать? Или за кордон? Тут граница не очень далеко, но это граница с братской Чехословакией и не менее братской Германией. Демократической притом. Там вооружённую группу встретят неласково.

Особенно если я про неё сообщу.

Значит, нужно сделать так, чтобы я никому ничего не сообщил. Как? Я знаю – как. А уж они-то тем более знают.

Лицо у поляка было симпатичное. Такое – располагающее. И знакомое. Я сразу не понял почему, но потом сообразил – похож был на польского актёра, который в «Четырех танкистах» Густлика играл. У него ещё смешное имя было. Точнее, не имя, а фамилия. Имя у него было Франтишек, а фамилия – Печка. Вот поляк был на этого Франтишека Печку похож. Такой же высокий лоб с залысинами, вьющиеся волосы, глубоко посаженные глаза. В кино Густлик был очень добрый и отзывчивый парень. В книге – тоже. Я книгу читал. И фильм видел. А кто у нас его не видел? У нас всех собак потом Шариками звали. Такой весёлый был танкист. Немцев, правда, убивал тоже легко и весело.

Со скрипом открылась дверь, вошёл старик.

Значит, если этот, Густлик, мне тогда показался старым, то вошедший был совсем уж древним. Лет семьдесят, не меньше. Но крепкий. Высокий, когда входил в дверь, даже голову наклонил. Не громоздкий, покрытый мускулами, а такой, как из веревок скрученный. Жилистый. Седой, морщинистый, но глаза светились молодо.

И без огнестрельного оружия, что меня в тот момент порадовало. Меховая безрукавка поверх вязаного свитера, брюки заправлены в тёплые вязаные носки. На ногах кожаные тапочки, похожие на индейские мокасины.

– Кто такой? – спросил старик у Густлика.

По-польски спросил, а тот по-польски ему и ответил, что пять парней шли по дороге. Я не понял сразу, почему он не сказал, что солдаты с сержантом, а потом сообразил – выбирает Густлик такие слова, чтобы на русские не были похожи, чтобы русский его не понял. Солдаты и сержант – любой бы понял, а хлопаков – нет.

То есть он уверен, что сможет разговаривать в моём присутствии свободно. И это значило, что мне лучше помалкивать о том, что я – украинец и что польский как- нибудь, а разберу. За полтора года привык и к темпу, и к произношению, телевизор понимал свободно. Говорить не решусь, не получается отличать украинские слова от польских, а на слух понять могу… Но хозяевам об этом знать не стоило.

– Москали… – протянул старик, задумчиво глядя на меня. – А ЭТИ не приехали?

– Погода какая… – пожал плечами Густлик. – На машине сильно не разгонишься… Приедут, никуда не денутся. Как там Болеслав?

– Умирает Болеслав, – ответил старик. – Старуха возле него, только что она сделает? Глаза закроет? И он мучается, и она…

Старик сел к столу, отодвинул небрежно патроны и гранаты, одна «лимонка» покатилась к краю, я затаил дыхание, но Густлик гранату ловко подхватил и сунул в карман куртки.

– Что ты делал в лесу, парень? – спросил старик.

– Шёл, – ответил я.

А что я ещё мог сказать? Про то, что ёлки воровал? Смешно всё это выглядело бы на фоне пулемёта и гранат. Пошёл сержант за ёлками да в плен попал.

– Шёл, значит… – старик говорил по-русски чисто, с лёгким акцентом, который вроде и был, но толком расслышать его не получалось. – Не очень удачно ты выбрал время для прогулки, москаль… И с тобой ещё четверо?

– Четверо.

– Есть, наверное, хотите?

– Я солдат на кухню отправил, – сказал Густлик. – Там Люцина и Ежи, они накормят…

– Ну так пусть и начальник их идёт, – кивнул старик. – По званию кто?

– Сержант, – я встал со скамьи.

– Сержант, – без выражения повторил старик. – Ладно, иди.

- А что потом? – не выдержал я. – Потом что будем делать?

– Не знаю, – старик посмотрел на Густлика. – Что будем делать, Стефан?

Густлика, оказывается, звали Стефан.

Стефан молча развёл руками и усмехнулся невесело.

– Что улыбаетесь? – Если честно, мне в тот момент уже было всё равно – прямо сейчас меня убьют или накормят перед смертью. – Какого беса вы нас сюда притащили?