Владимир Аренев - Ведьмачьи легенды

Услышав это, ржал даже Слон. Однако Троян был настолько убедителен, что… Старик вообще умел добиваться своего и был, несомненно, в водах их мира даже не крупной рыбой – кашалотом. Старым, мудрым, злым кашалотом.

Ходили слухи, что он приложил руку к созданию ряда сим-миров – в том числе и этого, куда они теперь собирались.

– Туда вон, – сказал наконец Арцышев.

«Туда вон» – было в проулок с нависшими ветками: зреющая черешня блестела между листьями кровавым мясом. Володька остановился, протянул руку, но вдруг отдёрнулся, отёр пальцы о рубашку. Оглянулся растерянно:

– Ну ни фига ж себе! – сказал только.

Стрый поучающее воздел палец:

– Так отож, сынку, – произнёс – просто невозможно было удержаться.

Переулок между тем уводил от центра не прямо, а как-то изгибами, виляя вправо-влево, будто подранок. Потом, исчерпав остаток сил, упал и умер, последним броском воткнувшись в просёлок.

Становилось жарковато. Слон пыхтел так, что Стрый пожалел о «короне», усланной на автопилоте назад, к трассе. Климат-контроль Слону сейчас не помешал бы. Но две тонны холодного железа в их случае совершенно не уместны.

– Ну-ка, мальчики, – сказал Арцышев, и голос его был слегка напряжён, – ну-ка, быстренько взяли меня за руки.

Они послушались.

Пространство на миг поплыло, озарясь призрачными зеленоватыми сполохами – те были всегда за спиной, всегда на грани видимости. Потом всё снова стабилизировалось, но Стрый знал: что-то изменилось. Только не мог понять – что.

– Во-от, – сказал Арцышев, с натугой распрямляя спину. – Как бы вошли.

Стрый огляделся, понимая, что ничего особенно увидеть и не должен – тут не глазами нужно. Заученно повёл руками по воздуху, считывая золотистую вязь проступающих письмен авторизации.

Ну, значит, вошли.

– Так, – сказал. – Слон, будь добр, – в кильватер. Прикрытие – на тебе. Вольдемар, шагаешь первым. Мы на тебя надеемся.

Володька кивнул и оттёр Арцышева плечом, а вот Слон запыхтел чуть сильнее, фыркнул, затем фыркнул снова.

– Что? – Арцышев выглядел несколько измотанным, словно вход вытянул изрядную часть сил.

– Да фигня какая-то, – сказал Слон. – Канала не чувствую. И реал фонит.

Стрый мгновенно присел и, пробормотав стандартное заклинание, ткнул пальцем в пыль просёлка. Пыль вздрогнула и потекла хорошо видным концентрическим кольцом. Стрый не удержался на корточках и хлопнулся жопой в колею.

А Володька – Ангус эп Эрдилл, маг Красной Ветви – вдруг повернулся к ним, положив ладонь на перевитую красным шнуром рукоять короткого церемониального клинка. Голос его был сух, словно пустынный ветер:

– Могу ли я узнать, кого представляют милсдари в столь диком месте, как содденские пустоши?

– Курва мать, – прошипел Арцышев, и не согласиться было трудно.

Некогда, давным-давно, три жизни назад, они сидели с Трояном на открытой веранде бревенчатого домика, и стаканы были запотевшими, а стекляшки льдинок звенели о толстый хрусталь. Из близкого леса вышел единорог и прилёг в траву, а Стрый даже не поморщился на эдакую нарочито пошлую симуляцию.

Знаешь, говорил Троян, взбалтывая льдинками, а я прекрасно помню ещё те времена, когда нас пугали искусственным интеллектом и семью казнями египетскими, что станут подстерегать неосторожное человечество. Кровожадные роботы и свихнувшиеся компьютеры, представляешь? То-то для вас, «щитов», было бы занятие! Бесстрашные рыцари против кровожадных монстров, да?

Стрый неопределенно хмыкнул, не зная, что и сказать, поскольку «щитом» он и пробыл-то всего ничего. Но старику, кажется, и того не было нужно: тянул, вёл, сплетал нескончаемый разговор с самим собою, а Стрый ему был так… сопутствующий фактор. Фон.

И вот теперь, продолжал Троян, теперь мы сидим на веранде, где реал не отличить от симуляции, пьём виртуальный коктейль и глядим на настоящего единорога. Настоящего, настоящего, можешь пощупать после: у одного доброго человека передо мною серьёзный долг, вот он и не сумел отказать старику. И страшилками из прошлого нынче даже детей не напугаешь. А главную опасность мы просто не заметили. Этот ваш хвалёный социал-анархизм… Нынешнему миру крепко не хватает организованности и предсказуемости.

Закряхтел, мудрёным образом складывая поудобней свое тело в кресле.

Тебя никогда не посещала эта странная мысль: существуем мы по-настоящему или только крутим шаг за шагом скрипт в симуляции, а? Странная, старая, пошлая мысль… И, кстати, заметь, сказал, никакой уверенности, что я – не виртуальная наведёнка. И что твои воспоминания – твои. Подтверждений нет и быть не может. Как всегда – с некоторого момента технология становится неотличима от магии.

(Он вообще много говорил в тот раз, о себе, о мире, о временах, что становятся всё хуже и всё неузнаваемей, мысль его перепрыгивала с предмета на предмет, и так этот разговор и всплывал в памяти Стрыя – кусками и под случай. Но потом Троян сказал нечто, запомнившееся намертво, поскольку позже Стрый раз за разом натыкался на косвенные подтверждения.)

Помнишь, говорил Троян, историю об Иблисе? Ту самую, в которой этот чертяка отказывается поклоняться сотворённому из глины человеку? Порой мне думается, что мы теперь становимся сродни той истории – со всеми нашими сим-мирами. Осталось только понять, какая сторона – Иблис… Тут ведь даже больше: мы теперь – симбионты, создаём симуляции, чтобы те создавали нас, чтобы мы продолжали творить новые миры – и так до бесконечности… Вся эта ковка полисабов, все эти пляски вокруг «психологии текучего субъекта»… И здесь вот что: как бы вскоре не появиться и совершенно внутренним артефактам – а уж их-то создавать будут отнюдь не люди. И тот, кто сумеет этим воспользоваться, – тот сможет всё. Разрушать и создавать, быть ловцом человеков и поворачивать время вспять. Лепить историю с нуля, заново. И не только в симах. Не только.

Стрый осторожно спросил, где же такое чудо, по расчётам Трояна, должно обнаружиться. Старик безмятежно ответствовал, что не имеет ни малейшего понятия. «Зато я знаю другое: кто мне такой артефакт добудет». – «И кто же?» – решил подыграть ему Стрый, понимая уже, к чему всё выворачивается.

И вот тогда Троян поглядел на него блёклыми своими глазками и проговорил негромко: «Ты».

Как гвоздь забил.

Потом разговоры возобновились – медленно, словно расходящаяся по киселю волна. Вот она достигла последнего стола (грубого, из кривых чёрных досок), вот отразилась от стены, пошла назад – всё громче, отчетливей.

– Кажется, они говорят обо мне, – произнёс Ангус эп Эрдилл с нарочитой скукой в голосе.

– Или обо всех нас, – кивнул Арцышев. – Поскольку в здешних краях, полагаю, принято не любить не только эльфов, но и тех, кто с ними водится.