Борис Батыршин - Следовать новым курсом [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Но нет.

Тропический, пахнущий морем (именно морем, солью, ветром, простором, а не гнилостной литоральной вонью, которую выдают за запах моря прибрежные жители) воздух вливается в полуоткрытый иллюминатор. Тропическое солнце сияет на его ободках, начищенных до немыслимого блеска. Оно играет на штилевой зыби, отскакивает от поверхности воды и отражается колышущимися узорами на подволоке каюты. Впрочем, какая каюта? Спальня, салон, будуар – изысканно-томный интерьер без малейшего намёка на строгую целесообразность лейтенантской каюты на военном клипере.

Женщина томно потянулась – при этом тончайшая, почти прозрачная ткань сползла с плеча, открывая взору куда больше, чем позволяет скромность – и дёрнула за витой шнурок в изголовье роскошной постели, уместной разве что, в первом классе «Грейт Истерна». При этом движении её партнёр испуганно дёрнулся, натягивая до подбородка тонкое шёлковое одеяло.

– Камилла, зачем? Я же не одет…

– Можно подумать, я одета! – фыркнула женщина. – Лиззи безукоризненно знает свои обязанности, а я хочу пить.

Тон её был высокомерно-капризным – несомненно, он должен был дать понять любовнику, какой чести он удостоен, будучи допущен на это великолепное ложе. А заодно – чтобы не зазнавался! – заставить его подумать: что это за обязанности «безукоризненно знает» горничная? Может, необходимость помалкивать о любовниках госпожи, уже побывавших в этой каюте-будуаре?

Барон помотал головой – что за вздор лезет порой в голову! Камилла овдовела совсем недавно, и предприняла это путешествие сразу после истечения приличествующего срока траура.

«…да ну? А кто поручится, что всё это время она скучала в одиночестве?..»

Мулатка впорхнула в каюту, поставила на столик возле постели кувшин с ледяным щербетом и исчезла, не бросив в сторону мужчины даже мимолётного взгляда. Камилла села на подушках и потянулась за бокалом. При этом взору партнёра предстала её спина – открытая намного ниже лопаток, немыслимо, невероятно соблазнительная. Вспомнился рассказ штурманского лейтенанта, побывавшего в Японии: «тамошние куртизанки, именуемые гейшами, носят заниженный воротник – чтобы видно место, почитаемое японцами за самое вожделенное, там, где шея соединяется…

Барон помотал головой, гоня прочь неуместные мысли. В самом деле, при чём тут куртизанки?

…но до чего хороша…»

Женщина, видимо почувствовав взгляд – или игривые мысли? – повернулась. При этом несколько капель из бокала упали в ложбинку между грудей. Барону остро захотелось слизнуть их, ощутив аромат её кожи.

– Прекратите немедленно, Шарль! – она игриво оттолкнула потянувшегося к ней мужчину. – Не пытайтесь отвлечь меня от темы Вы, при всей вашей легкомысленности, блестящий морской офицер, из вас получится отличный владелец пароходной компании. Как барон, вы будете приняты в любом, самом аристократическом обществе, даже при дворе нашего бедного короля Леопольда!

При этих словах мичман невольно усмехнулся. «Бедность» Леопольда Второго, прозванного при всех королевских и императорских дворах Европы «королём-торговцем» давно стала притчей во языцех.

– И оставьте ваши ужасные мысли! – женщина нахмурилась и шутя шлёпнула любовника по плечу. – Прежде чем мы расстанемся, и вы отправитесь в этот ваш… как его?…

– Владивосток. – машинально ответил Греве. Капельки на бархатной коже неодолимо притягивали его взгляд. – Только сначала придётся пройти Малаккским проливом…

Женщина нетерпеливо дёрнула плечом – безупречно круглым, золотисто-матовым, словно неведомый, но завораживающе сладостный плод. Похоже, навигационные подробности её мало интересовали.

– …прежде, чем вы отправитесь во Владивосток, я хотела бы узнать, когда мне ждать вас в Европе?

Он приподнялся на локте и провёл кончиком пальца по чарующей ложбинке, стирая капельки. Женщина томно изогнулась, отвечая на ласку, повела плечами, и от этого шёлк сорочки окончательно сполз, открывая и обнажая всё.

Греве судорожно сглотнул. Она была… великолепна. Совершенна. Неподражаема. Хотелось забыть обо всём и раствориться в её объятиях, на этих простынях…

– Дорогая, идёт война. Когда она закончится – обещаю, я вас разыщу. Если останусь в живых, разумеется. Не забывайте, нам предстоит миновать Сингапур, и вряд ли там забыли о наших недавних подвигах…

– Не смейте так говорить, мон шер ами! – женщина изобразила гнев. – И запомните: если вас ранят, искалечат – в этом мире есть женщина, готовая поддержать, позаботиться о вас в любом несчастии!

– Камилла, зачем вы говорите о несчастьях? До третьей склянки четверть часа, мне скоро надо на мостик. Передам командование «Луизой – Марией» шкиперу Девиллю, и – назад, на «Крейсер». Когда-то ещё мы увидимся, а потому – не будем терять времени попусту.

…блики, блики, блики – по стенам каюты, по подволоку, по смятым простыням и мокрой от пота, по возбуждающе-элегантным изгибам женской спины…

Барон Греве чувствовал себя не в своей тарелке. Угнетала необходимость быть… скажем так: не вполне искренним с Камиллой. Мало того: если рассуждать с точки зрения весьма негибких представлений о нравственности и чести, усвоенных отпрыском остзейского дворянского рода, то, что он делал сейчас, заслуживало всяческого осуждения. Признаем откровенно: скажи год назад кто-нибудь Карлуше Греве, что он способен на нечто подобное – молодой человек, ни секунды не раздумывая, залепил бы наглецу пощёчину. После чего – послал бы секундантов, полагая себя совершенно в своём праве.

Но что поделать, если война порой требует непростых поступков? Замысел капитан-лейтенанта Михайлова был проста: отпустить «Луизу-Марию» восвояси, предварительно убедив шкипера, мсье Девилля, что «Крейсер» намерен отправиться прямиком к Малаккскому проливу, чтобы миновать Сингапур и дальше, пройдя Формозу и, обогнув с юга Японские острова, следовать через пролив Лаперуза в порт Владивосток. Самим же, спустившись к югу до пятой параллели и обогнув по широкой дуге Цейлон, повернуть на запад, к берегам Африки.

Расчёт строился на том, что бельгиец, обиженный арестом судна и конфискацией груза, сразу по обретении долгожданной свободы отправится в ближайший британский порт – и там выложит всё, что знает о «Крейсере» и планах его командира! А знает он не так уж и мало. Недаром три последних дня офицеры клипера тщательно обрабатывали Девилля, следуя изощрённому плану, составленному старшим офицером – то тут обмолвка, то там намёк, то небрежно сложенный лист карты, «случайно» выложенный штурманским лейтенантом на стол в кают-компании (Девилля, как капитана, неизменно приглашали к общему столу). Эта иезуитская стратегия не могла не принести своих плодов, но для закрепления успеха требовалась убедительная деталь. Её-то и обеспечивал барон, проговариваясь будто невзначай, своей пассии о дальнейших планах командира «Крейсера».