Роман Злотников - В кольце врагов

Верный скакун первым вскочил на ноги, дико и, как кажется, испуганно заржав. В любом случае Лис на несколько мгновений закрыл меня от противника, и я успел подняться на ноги, с трудом вдохнув после жесткого падения. Меч крепко сжат обеими руками — поднять щит времени уже нет, а булава и вовсе отлетела куда-то в сторону… Враг послал коня на меня, воздев над головой саблю, но с шагом вперед я жестко рублю переднюю ногу животного, отсекая ее у сустава. Покалеченная лошадь падает с диким визгом, всадник едва успевает выскочить из седла, но также оказывается на земле. Он еще успевает выпрямиться — но тут харалужный клинок буквально сносит его голову, разрубив незащищенную шею.

А в следующий миг я сам едва успеваю сбить мечом древко нацеленного мне в грудь копья…

В жестокой, напряженной схватке медленно, но верно берут верх половцы, едва ли не втрое превосходящие нас числом. И хотя их удар тмутараканцы погасили контратакой, сейчас нас уверенно теснят к телегам, что в целом не так и плохо. Если бы не тот факт, что с правого фланга княжескую дружину степняки обошли и проникают нам в тыл, отрезая от сражающихся сзади.

Мне снова удалось забраться в седло, и более я старался не вырываться вперед — впрочем, вокруг князя и его стяга и так кипит настоящая сеча: куманы упрямо пытаются захватить штандарт с ликом Спасителя.

Приняв на щит очередной удар сабли, я отвечаю уколом меча и, выкроив мгновение, отчаянно кричу бешено рубящемуся у хоругви Ростиславу:

— Уходить надо, княже, уходить!

Побратим, с яростным ревом обрушивший на очередного врага харалужный клинок, разрубив как подставленную саблю, так и шею кумана, натужно воскликнул в ответ:

— Нельзя! Наши дрогнут!

— Дрогнут, если ляжем здесь вместе!

Всего на мгновение мне удается отвлечься, обернуться назад. Но от увиденного сердце забилось чаще:

— Княже, Артар сзади потеснил половцев! Быстрее скачи к нему!

Ударом пяток о бока Лиса я посылаю жеребца вперед, заградив путь половцев к побратиму. Ростислав, колебавшийся всего мгновение, развернул коня, увлекая за собой лишь знаменосца — менее десятка уцелевших телохранителей отчаянно бьются, из последних сил сдерживая напор врага.

Меня атаковал закованный в броню крупный всадник, лихо орудующий булавой, и тут же сзади налетел еще один противник — легкий степняк с одной лишь саблей наперевес.

Сокрушительный удар булавы я принял на щит, тут же треснувший под увесистым стальным навершием, а вот от атаки быстрого клинка закрыться уже не успел. Верхняя треть куманской сабли, рубанувшей наискосок, обрушилась на прочную стальную личину шлема в тот самый миг, когда я развернул голову к второму противнику.

Острая боль пронзила подбородок, я почувствовал во рту металлический привкус крови, а в голове словно что-то взорвалось. Дико взревев, я яростно рубанул вдогонку проскочившему вбок куману — и харалужное острие пробороздило незащищенную спину от плеча до поясницы. Визгливо вскрикнул половец, прогнувшись назад и заваливаясь на круп коня.

Удар!!!

В глазах потемнело, и тут же в них вспыхнули звезды. Стальное навершие булавы сшибло с меня шлем и вскользь зацепило верх головы. Боль дикая…

Могучий всадник замахнулся для добивающей атаки, без вариантов завершившейся бы моим лопнувшим, как спелый арбуз, черепом. Но противник раскрылся слишком сильно — и из последних сил я уколол мечом снизу вверх, вложив в это движение все отчаяние и жажду жизни! Острие клинка легко вошло под незащищенный подбородок.

— Неси меня, Лис… спасай!

Верный конь, чрезвычайное умное животное, понял, что нужно делать и галопом доскакал до своих, оторвавшись от преследующих нас половцев. Далее я фактически выбыл из схватки, став лишь ее безвольным свидетелем, ход боя полностью определял Ростислав — и князь вполне успешно справился!

В момент последнего вражеского удара поле боя представляло собой этакий слоеный пирог. Ряды сражавшихся один за другим меняли друг друга: печенеги и аланы сдерживали натиск куманов, прорвавшихся за линию повозок, в тыл им ударили ратники Тмутаракани, а позже часть витязей развернулась навстречу очередной атаке половцев. Более того, во время сечи с князем степняки уже начали обхватывать дружинников Ростислава и вклинились между ними и сражающимися у телег русичами.

Но именно в момент нашего с побратимом выхода из рубки ясы Артара сумели наконец довершить истребление попавших в ловушку куманов. По приказу князя повозки были сцеплены, единственный проход остался ближе к левому краю. Очередная атака аланских катафрактов опрокинула легких степняков, уже обхвативших русскую дружину. И тогда остатки воинства Ростислава отступили в лагерь под прикрытием лучших печенежских лучников.

Но и это был не конец битвы — в тылу все еще сражались касоги во главе со своим израненным вождем. Как и в морской схватке с флотом Византии, горцы бились со свирепой отчаянностью, презрев смерть! Да и сам Асхар в этот раз не отставал от рядовых воинов, в горячке боя не замечая впившейся в бедро стрелы и прорубленного на правом предплечье наруча. Воевода сплотил вокруг с себя с сотню уцелевших в сечи панцирных всадников и втрое больше легких стрелков. Они намертво встали на месте, не позволяя куманам оттеснить себя от телег. А удар княжеской дружины и ясских рыцарей опрокинул половцев, поставив точку в бою.

Первую половину следующего дня войско стояло лагерем — добивали раненых лошадей, вдоволь наедаясь горячим вареным мясом. Немногочисленные лекари, взятые в поход, метались от раненого к раненому во главе десятков помощников-добровольцев. Жаль, что энтузиазм не может заменить опыта… Впрочем, мне, как одному из предводителей рати, помощь оказали весьма профессионально: прорубленную саблей правую щеку и подбородок заштопали шелковыми нитями, обмазали заживляющими мазями. Вырвали остатки раскрошенного сталью зуба, пришили сорванные булавой клочья кожи на черепе, предварительно аккуратно промыв рану. Чтобы я не чувствовал боли, дали настой какой-то дурман-травы. Удар копья в живот или рубленые раны, пришедшиеся на незащищенные броней участки тела, оставляют куда худшие последствия.

Рать Тмутаракани без преувеличения сократилась вдвое. Причем по числу тяжелых и легких всадников вполне пропорционально — ясов осталось в строю сотни три, касогов всего чуть более ста человек. И дружина Ростислава потеряла в рубке четыреста витязей — большая часть погибших пришлась на отряд, ударивший куманам навстречу. Число легких лучников, ежедневно несших потери в перестрелках и также участвовавших в обеих сечах, теперь едва ли дотягивает до двух тысяч. Причем всего четверть уцелевших составляют касоги. Основная же масса сохранивших жизнь — это печенеги. Отчего к последним возникают не очень хорошие вопросы…