Дин Кунц - Молния

Офицер дорожной полиции окинул удивленным взглядом «тойоту»: автомобилисты редко позволяли себе обгонять полицейский автомобиль, и так ехавший со скоростью на пару миль выше дозволенной. Когда Клитман выжал из «тойоты» максимальную скорость, автомобиль задрожал, протестующе зачихал и, страшно недовольный, все же ускорился. Полицейский взял на заметку столь демонстративное нарушение правил дорожного движения и ненадолго включил сирену. Громко завыв, она тут же умолкла, что было равносильно приказу съехать на обочину и остановиться.

Но вместо этого оберштурмфюрер разогнал протестующую «тойоту» до шестидесяти четырех миль в час, подвергая ее риску развалиться прямо на ходу. Этой скорости как раз хватило, чтобы немного обогнать пораженного офицера дорожной полиции, и правое заднее окно «тойоты» оказалось вровень с передним окном патрульного автомобиля. После чего роттенфюрер Брахер открыл огонь из «узи».

Окно в патрульном автомобиле взорвалось, офицер полиции погиб на месте. Не мог не погибнуть, поскольку явно не подозревал о готовящемся нападении, а значит, пули наверняка попали ему в голову и верхнюю часть туловища. Патрульный автомобиль вильнул в сторону «тойоты», слегка поцарапав ее, прежде чем Клитман успел убраться с дороги, и резко свернул в сторону обочины.

Клитман ударил по тормозам, чтобы отстать от потерявшего управление автомобиля.

Четырехполосная магистраль была приподнята примерно на десять футов над равнинной поверхностью, и полицейский автомобиль пролетел через неогороженную обочину. На несколько секунд он завис в воздухе, а затем рухнул вниз, с такой силой стукнувшись о землю, что от удара лопнули шины. Двери автомобиля, включая дверь водителя, распахнулись.

Клитман, перестроившись в правый ряд, медленно проехал мимо разбитой машины.

– Я его вижу, – доложил фон Манштейн. – Лежит, навалившись на руль. Он нам больше не опасен.

Водители встречного транспорта, ставшие свидетелями феерического полета патрульного автомобиля, затормозили и свернули на обочину трассы 111. В зеркало заднего вида Клитман заметил, что люди, покинув свои машины, торопливо переходят трассу, чтобы, как добрые самаритяне, помочь полицейскому. Но если кто-то и догадался, кто виновник аварии, то явно решил, от греха подальше, не связываться с Клитманом. Что было весьма мудро.

Клитман снова прибавил скорость и, бросив взгляд на одометр, произнес:

– Еще три мили, и этот коп арестовал бы женщину и мальчишку. Ищите черный «бьюик». Три мили.

Лора, стоявшая возле «бьюика» под ярким солнцем пустыни на полоске голой глины, смотрела, как Штефан перекидывает через правое плечо ремень «узи». Карабин свободно повис на ремне, не задевая набитый книгами рюкзак.

– Я все-таки сомневаюсь, – произнес Штефан, – стоит ли брать «узи». Если нервно-паралитический газ работает, как обещано в инструкции, мне даже пистолет вряд ли понадобится, не говоря уже об автомате.

– Нет, лучше возьмите, – мрачно сказала Лора.

– Пожалуй, вы правы. Кто его знает, – кивнул Штефан.

– Вам бы еще парочку гранат, – заметил Крис. – Гранаты точно не помешали бы.

– Будем надеяться, что дело не примет настолько скверный оборот, – ответил Штефан.

Он взял правой рукой пистолет, предварительно сняв его с предохранителя, а левой сжал ручку – такую же, как у огнетушителя, – баллона с «вексоном» и поднял его, чтобы проверить, выдержит ли нагрузку раненое плечо.

– Немного тяжеловато, – заметил Штефан. – Тянет края раны. Но я думал, будет хуже. Как-нибудь справлюсь.

Они обрезали проволоку на запорно-пусковом устройстве, чтобы можно было выпустить газ вручную. Штефан продел палец в спусковую скобу.

Выполнив свою миссию в 1944 году, Штефан снова перенесется в наше время, а именно в 1989 год, настроив ворота так, чтобы оказаться здесь через пять минут после отбытия в прошлое.

– Скоро увидимся, – сказал он Лоре. – Вы и оглянуться не успеете.

Лоре внезапно стало страшно, что они больше никогда не увидятся. Дотронувшись до его лица, она поцеловала Штефана в щеку:

– Желаю удачи.

В ее поцелуе не было страсти. Это был нежный поцелуй друга – женщины, по гроб жизни обязанной своему спасителю, но не обязанной отдать ему свое сердце. И, судя по его грустным глазам, он все хорошо понимал. Лоре вдруг захотелось сделать Штефана счастливым, растопить сковавший его душу лед вечной печали. Жаль, что не удалось притвориться, будто она питает к нему хоть какие-то чувства. Правда, он в любом случае разгадал бы обман.

– Я хочу, чтобы вы вернулись, – сказала она. – Очень хочу. Честное слово.

– Этого мне вполне достаточно. – Штефан посмотрел на Криса. – Позаботься о маме в мое отсутствие.

– Постараюсь, – ответил Крис. – Правда, она и сама отлично умеет о себе позаботиться.

Лора прижала сына к себе.

Штефан поднял повыше тридцатифунтовый баллон с «вексоном» и нажал на клапан.

Когда газ под давлением стал выходить со звуком, напоминавшим шипение десятка змей, Лора внезапно запаниковала, испугавшись, что антидот не защитит их от нервно-паралитического воздействия токсина и они сейчас рухнут на землю, содрогаясь в конвульсиях, где и останутся навеки лежать. «Вексон» был бесцветным, но имел специфический вкус и запах даже на открытом воздухе, в условиях которого быстро рассеивался. Лора почувствовала сладкий запах абрикоса и кислый, тошнотворный вкус: нечто наподобие лимонного сока, смешанного с прокисшим молоком. Но кроме неприятного запаха и вкуса, никаких пагубных эффектов не ощутила.

Держа пистолет у живота, Штефан залез под рубашку и свободным пальцем правой руки три раза нажал на кнопку пояса возвращения.

Фон Манштейн первым засек черный автомобиль, припаркованный среди бескрайних белых песков и белесых камней, в нескольких сотнях ярдов к востоку от автомагистрали. И сразу привлек к этому внимание остальных.

Оберштурмфюрер Клитман, конечно, не мог на таком расстоянии разглядеть марку автомобиля, но не сомневался: это был именно тот, который они искали. Возле автомобиля стояли три человека; опять же на таком расстоянии можно было разглядеть лишь контуры фигур, мерцавших на ярком солнце пустыни, словно мираж, но Клитман сумел разглядеть, что возле машины были двое взрослых и один ребенок.

Внезапно один из взрослых исчез. Однако это не был мираж – оптическое явление, характерное для пустыни. Фигура не возникла вновь в поле зрения через секунду после исчезновения. Нет, она исчезла, и Клитман не сомневался, что это был Штефан Кригер.

– Он вернулся домой! – воскликнул потрясенный Брахер.

– А зачем ему возвращаться, если все в институте жаждут его крови? – удивился фон Манштейн.