Александр Харников - Турецкий марш [litres]

– Подполковник, я не имею права идти против воли императора. Поэтому я прикажу выпустить всех арестованных, а сам немедленно отбуду в Париж: мне не место среди предателей. Вот, получите.

И царственным жестом протянул мне письмо, затем написал на бумаге пару слов и отдал их Арнольду.

После таких событий, как я ни упирался, члены городского совета назначили меня одним из депутатов от Нижнего Рейна на переговоры в Бебенхаузен.

Все представители будущей республики – меня обрадовало, что почти половина из них были офицерами Легиона – встретились на вокзале в Вейссенбурге, откуда мы погрузились в экипажи – я предпочел бы путешествовать верхом, но некоторые делегаты были уже в весьма почтенном возрасте – и добрались до близлежащего баденского Карлсруэ. Далее по железной дороге мы доехали до Брухзаля, где пересели на ширококолейный вюртембергский поезд и вскоре оказались в Штутгарте.

Прибыли мы на день раньше, чем рассчитывали, что дало нам возможность посетить мавзолей сестры российского императора, королевы Екатерины Вюртембергской, столь любимой народом королевства и ее супругом, что он повелел срыть родовой замок Вюртемберг на другой стороне Неккара и построить на его месте прекрасную православную церковь, в крипте которой и была похоронена эта замечательная дама. А потом, после приема у его величества Вильгельма, короля Вюртембергского, в Новом замке, мы заночевали в гостевых покоях Дворца кронпринца, а на следующее утро отправились в Бебенхаузен.

Прибыли мы, как оказалось, раньше всех, и великая княгиня Ольга, дочь царя Николая, супруга наследника престола и женщина ослепительной красоты, лично показала нам дворец. Когда-то здесь был монастырь, и практически все помещения ранее служили кельями, залами для собраний и другими монашескими постройками. От первоначального убранства сохранились лишь старая монастырская церковь и крытая галерея вокруг внутреннего дворика с непременным фонтаном, монастырской столовой и старыми общежитиями. Они не отапливались, поэтому их королевская семья использовала редко, только в церкви проводились службы. А вот более новые здания, уже с отоплением, были переделаны под нужды монарших особ – по парижским или даже эльзасским меркам достаточно скромно, но все равно красиво и со вкусом.

Постепенно съезжались и другие делегаты – из Пруссии, России, Франции и Великого Герцогства Баденского. Увы, никто из них не был мне знаком. Председателем конференции назначили министра внутренних и иностранных дел Вюртемберга барона Йозефа фон Линдена, а представителем королевской семьи, к моему несказанному удовольствию, стала принцесса Ольга. Далеко не всем это понравилось – даже среди наших делегатов кое-кто ворчал, что не дело женщине заниматься политикой, а ее красота лишь отвлекает от государственных дел.

Его величество король Вильгельм произнес короткую речь о том, что он надеется на мир во всех немецких землях, а также с великими соседями – Францией и Россией, – что он приветствует новое немецкое государство в непосредственной близости от границ Вюртемберга. После чего, сославшись на государственные дела, он покинул нас. После короткого приветствия со стороны принцессы слово попросил русский посланник, Владимир Титов.

– Ваше королевское и императорское высочества, и вы, господа делегаты, на данных переговорах Россия играет роль посредника. Единственный наш интерес – всеобъемлющий мир и благоденствие во всей континентальной Европе. Так что позвольте мне озвучить то, как мы видим этот мир, с учетом петербургских договоренностей между Францией и Пруссией, гарантом которых мы являемся.

28 (16) ноября 1854 года.

Константинополь.

Чарльз Стрэтфорд Каннинг, посол Великобритании при Блистательной Порте

– Ваше величество, – почтительно склонил голову Каннинг, – вы поступили опрометчиво, не спросив моего совета и собравшись направить столь великого человека, как Мустафа Решид-паша, к диким русским. В его лице Блистательная Порта потеряла величайшего служителя и верного слугу падишаха.

– Вы правы, Великий Элчи, – со вздохом произнес Абдул-Меджид. – Но кто же мог подумать, что эти неверные, забыв о всех дипломатических приличиях, нападут на мое посольство…

«Да, – подумал Каннинг, – все сработало в самом лучшем виде». Оба спутника Решида-паши прибежали пешком – их лошадей подстрелили поляки. Один весь в синяках, другой – раненный в руку. Наверное, ее придется ампутировать. Их рассказ до глубины души потряс Абдул-Меджида. Ему расхотелось искать мира, и он уже почти готов объявить священную войну русским. А писаки из не только британских и французских, но и немецких, австрийских, голландских, бельгийских, испанских и сардинских газет, увидев одного из уцелевших счастливчиков, забросали его вопросами. И самое пикантное; он всерьез поверил в то, что рассказывал, это было видно невооруженным глазом.

Так что теперь вполне вероятно, что страны, доселе сохранявшие нейтралитет, тоже могут присоединиться к союзу, направленному против России. И пусть эта проклятая страна пока берет верх, но мы еще посмотрим, кто в конечном итоге в этой войне окажется победителем.

Тревожило английского посла лишь одно: от поляков не было ни слуху ни духу, о чем ему только что доложил гонец от Замойского. Они должны были уже вернуться на базу недалеко от Макрикея, что к западу от Константинополя, и послать весточку самому Замойскому.

Вариантов было несколько. Либо им пришлось уходить кружным путем, либо – о чем не хотелось и думать – они нарвались на русских. Впрочем, если русские их всех перебили, то это даже к лучшему: свидетели мне были совершенно не нужны. А вот если кто-нибудь из них попал в плен, то тогда… Впрочем, и что тогда? Все равно никто теперь русским не поверит.

Конечно, не все было так гладко, как хотелось бы сэру Чарльзу. Во-первых, уничтожение турецкого посольства привело к панике в городе. Люди дрались за места на паромах через Босфор. Сообщалось, что женщин и детей порой просто выбрасывали с кораблей за борт. И хорошо, если на сушу, некоторых бросали прямо в воду. А ведь уже был ноябрь, вода стала совсем холодной, а многие из оказавшихся в ней не умели плавать.

С азиатского берега докладывают, что голодные беженцы грабят склады и лавки, люди в Скутари и Халкидоне [92] Ныне Ускюдар и Кадыкёй. в панике забаррикадировались в своих домах… Ветер сейчас юго-восточный, и в воздухе явственно чувствовался запах дыма: похоже, что толпа уже начала, по своему обыкновению, поджигать христианские дома и церкви, а также разграбленные склады.

Ну и второе. Падение Константинополя стало практически неизбежным. Конечно, для жирного дурака, называющего себя великим султаном, уже приготовлена небольшая флотилия. Его гарем заблаговременно отправили на Принцевы острова, куда скоро, наверное, эвакуируют и его самого. Именно поэтому лучше не отлучаться из дворца: ведь для Каннинга превыше всего, важнее даже интересов ее величества и родины, было лишь одно – его собственная жизнь. Место на корабле ему обеспечено, если, конечно, он не будет в отлучке. Семью и все свои ценности он отправил в Англию еще месяц назад, хотя, положа руку на сердце, собственная шкура все же была ему дороже. И первое, что нужно будет сделать по прибытии на Принцевы острова, – наведаться к своему человеку и проследить, чтобы его яхта была всегда готова к срочному отходу, если, не приведи Господь, русские доберутся и туда.