Александр Харников - Турецкий марш [litres]

– Знаете, эфендим, у нас говорят: «Блаженны миротворцы», – обратился генерал к Решид-паше. – Я вижу, что Всевышний спас вас потому, что вы ехали ко мне с благой вестью и желанием вашего повелителя начать переговоры о заключении мира между народами. Мне прекрасно известно, что британский посол Каннинг в свое время приложил немало усилий для того, чтобы поссорить нас. Думаю, что его величество султан Абдул-Меджид должным образом оценит все то, что сделал этот недостойный человек. Нам же надо обдумать, как остановить боевые действия, чтобы наши храбрые воины прекратили убивать друг друга.

– Вы правы, господин генерал, – ответил посланец султана, – этот британский шакал помрачил наш разум своими лживыми речами. Надеюсь, что падишах покарает этого обманщика, толкнувшего государство османов на войну с русским императором Николаем. Но давайте с вами обговорим, что мы можем сделать для того, чтобы война прекратилась. Мой повелитель дал мне все полномочия для того, чтобы подписать с вами соглашение о перемирии и о начале мирных переговоров. Кстати, господин генерал, вы не знаете, кто с вашей стороны будет вести переговоры о мире?

– Государь назначил главой нашей делегации министра иностранных дел генерал-адъютанта Василия Алексеевича Перовского. Он уже выехал из Петербурга и скоро будет здесь.

– Достойный человек и мудрый политик, – удовлетворенно кивнул Решид-паша. – Правда ли то, что он недолюбливает англичан?

– Мне это неизвестно, – уклончиво ответил генерал Хрулев.

Я усмехнулся про себя, с трудом сохранив невозмутимость на физиономии. Степан Александрович явно кривил душой. Несколько лет назад генерал служил под началом Перовского в отдельном Оренбургском корпусе и командовал артиллерией во время похода корпуса против кокандцев. Там, в Средней Азии, Хрулев наглядно познакомился с коварной политикой британцев, натравливавших разбойничьи шайки потомков Тимура на азиатские рубежи Российской империи.

– Одна небольшая просьба, ваше превосходительство, – сказал вдруг Решид-паша. – Я, увы, вряд ли смогу в ближайшее время передвигаться хоть верхом, хоть даже пешком, а в вашего человека, если даже он и прибудет к воротам Константинополя, теперь будут стрелять. Нет ли у вас какого-нибудь высокопоставленного пленного османского офицера, которого вы могли бы послать с сообщением от меня?

Хрулев задумался.

– Полковник Али-бей вам подойдет?

– Конечно. Только у меня к вам еще просьба. Нельзя ли мне поговорить с кем-нибудь из захваченных вами поляков, причем в присутствии Али-бея? Тогда он сможет лично засвидетельствовать, что поляки попали сюда именно по приказу Замойского.

– Я вам пришлю оставшегося в живых поляка. Тот лично слышал, как Каннинг договорился с Замойским о нападении на вас. Он будет у вас через двадцать минут, вместе с Али-беем.

– Благодарю вас, ваше превосходительство.

Степан Александрович сделал мне знак, и мы вышли из палаты, после чего тот посмотрел на меня и сказал с улыбкой:

– Вы все геройствуете, молодой человек?

Потом, снова сделавшись серьезным, добавил:

– Кстати, я хотел обсудить с вами и другой момент.

Я с удивлением посмотрел на него, а Степан Александрович продолжил:

– Благодарю вас, штабс-капитан, за то, что вы спасли посланца султана. Если бы он был убит, а лица, его сопровождавшие, сообщили бы султану о том, что это сделали русские, то мы вряд ли смогли бы сейчас вести переговоры с турками о мире. Так что я хочу вас поздравить: за ваш подвиг вы будете достойно награждены. А пока поправляйтесь. Тут ко мне обратилась одна особа, которая попросила отправить вас на излечение подальше от мест, где стреляют. Знаете, я склонен выполнить ее просьбу. А то ведь она так и не успеет стать вашей супругой.

– Но, ваше превосходительство… позвольте мне хоть присутствовать при переговорах… Я же не только офицер, но еще и журналист. И винтовку свою я уже отдал на хранение… Да и не пострадал я вовсе, разве что рана чуть загноилась, но ее промыли и вновь зашили, так что бояться мне нечего. И голова больше не болит.

– Ладно, господин штабс-капитан, я разрешу вам остаться до конца переговоров. Но с условием, что вы больше не будете огорчать мисс Катберт.

– Ваше превосходительство, благодарю вас! Но позвольте задать вам еще один вопрос уже в качестве репортера.

Хрулев с удивлением посмотрел на меня, но кивнул.

– Ваше превосходительство, а вы не боитесь, что поляк расскажет совсем другое, чем то, что действительно произошло? Либо Али-бей донесет неправильную информацию?

– Нет, не боюсь. При разговоре будут присутствовать конвоиры, и двое из них знают французский, а еще двое – турецкий. Решид-паша не знает польского, а поляк – английского. К тому же их разговор будет записан на ваше устройство, и его можно будет потом продемонстрировать султану. Кроме того, это совсем не в интересах османов: им необходимо поскорее остановить бойню и спасти то, что еще можно спасти. А поляк надеется, что его хотя бы не повесят. И не передадут в руки турок. А пока… А пока, поправляйтесь, господин штабс-капитан!

И, пожав мне руку, Хрулев покинул госпиталь.

Мне так и не удалось как следует поговорить с Решид-пашой. После визита Али-бея и допроса пленного поляка – все это я тщательно заснял на видео – турецкого посла разместили в двухэтажном домике – летней резиденции одного турецкого вельможи. Хозяин жилища, спасаясь от ужасов войны, спешно выехал из Константинополя в Анатолию. Я же перебрался в помещение поскромнее – местную гостиницу, где разместились ходячие раненые.

Иногда, направляясь на перевязку, я встречал Решид-пашу, которого несли на паланкине, словно римского вельможу, два дюжих носильщика. Посланцу султана загипсовали сломанную ногу, и он мог потихоньку передвигаться, опираясь на палочку. Но от своей резиденции до госпиталя ему было довольно далеко шагать, и потому этот путь он совершал, сидя в кресле паланкина, вытянув вперед загипсованную ногу. Впрочем, догадаться о том, что она в гипсе, с первого взгляда было сложно: Решид-паша надевал широкие турецкие шальвары, из-под которых гипса на ноге видно не было.

При встрече мы вежливо раскланивались, справляясь о здоровье друг друга. Решид-паша передавал привет и моей будущей супруге, произнося в ее адрес цветистые восточные комплименты. Я благодарил и машинально потирал щеку: ручка моей любимой была весьма тяжелой.

Как оказалось, узнав о моем переводе в Сан-Стефано, она потребовала, чтобы и ее послали в тот же госпиталь. Саше Николаеву ничего не оставалось, как подчиниться (потом он мне по секрету сказал, что Пушкин был прав, когда сказал: «черт ли сладит с бабой гневной?», вот только он не знает, кого стоит бояться больше – его Ольгу или мою Аллу…) И сразу после приезда она увидела, как я приехал после боя – и не смогла удержаться. Впрочем, она оказалась, слава Господу, отходчивой и больше не требовала моей немедленной эвакуации. Наверное, сыграло роль и то, что она чувствовала себя виноватой после пощечины…