Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

И всё же нойон владел саблей лучше! Не только отбивал. Наносил удары, но и использовал все оплошности соперника, даже самые, казалось бы, незначительные.

Прямой удар? Ага! А мы чуток повернём саблю… Так, чтоб и твой клинок чуть повернулся… Много и не надо… А теперь — нанесём удар! С силой… Но так, чтоб можно было отбить. Должен послышаться такой сухой удар, словно бы треск, выстрел. Вот оно! Есть треск!

Усиленный отдачей клинок Баурджина впился врагу в печень… Должен был впиться. Ну и ловкач! Отскочил, вывернулся, взвился вверх метра на три — однако, силен!

И приземлился на ноги, эффектно раскручивая над головой меч.

А вот это он зря! Нечего выпендриваться, чай, не на параде…

Баурджин просто с силой вытянул вперёд саблю… Удар! И сразу — клинок резко верх…

Меч самурая птицей вспорхнул в воздух и ткнулся лезвием в снег метрах в пяти от сражавшихся.

— Ну, что? Допрыгался, чёрт вертлявый?

Самурай не сдавался!

Безоружный, он отскочил назад, подпрыгнул, сделав руками странные резкие пассы, закричал…

Баурджин знал — многие самураи владеют приёмами борьбы. Правда, не очень-то она катит не то что против сабли, а даже и против красноармейского штыка в умелых руках.

Нойон чуть ослабил кисть, поводя у земли остриём сабли, глядя как бы сквозь врага. И ждал… Ну, давай, давай, прыгни!

Японец оказался умён. Внезапно отскочив в сторону, бросился к лесу… Откуда сразу же вылетела стрела. Баурджин, в принципе, и ожидал чего-то подобного — а потому, не будь дурак, живо распластался в снегу.

Ну да, конечно, Кара-Мерген не один. Ай, как скверно получается. Теперь ведь уйдёт, собака!

Нет, не уйдёт! Не может самурай уйти, не отомстив.

Ага, вот, возвращается. Не один — с ним ещё двое. Ну-ну…

Баурджин давно уже приметил валявшийся у россыпи камней пистолет, подобрал. Тип-21, фирмы «Намбу». Надёжная штука. Жаль, патронов… Всего один… Ладно!

Баурджин вытянул руку, прицелился, но выстрелить не успел — все трое вдруг споткнулись, почти одновременно, и дружно упали в снег.

Что ещё за хитрость?!

Нойон осторожно подполз к врагам и вытянул шею. Лежат, не шевелятся, словно мёртвые. Ну, конечно, мёртвые — у каждого между лопатками торчит стрела! Кто-то метко стреляет!

— Ну, вставай уже, — закинув за спину тяжёлый боевой лук, из-за деревьев показалась девушка в теплом зимнем дээли, но без шапки. Чёрные как смоль волосы её падали на плечи, изумрудные глаза сияли, а смуглое личико прямо-таки светилось довольством и счастьем.

— Гуайчиль?! Ты как здесь? Ты же мне обещала вернуться в своё кочевье!

— Расхотела! — Девушка озорно улыбнулась. — Да и что мне там делать? Подумала вдруг — пойду-ка, присмотрю за тобой, может, чем помогу? А раз голубых ленточек у меня уже нет, так я пошла не впереди, а сзади.

— Ловко ты шла. — Баурджин перевернул убитого самурая лицом вверх. — Не заметил.

— Ну, ещё бы заметил, — весело рассмеялась Гуайчуль. — Я же — охотница! А ты — степной князь. Знаешь что, Баурджин… — подойдя ближе, она вдруг обняла нойона и потёрлась щекою. — Я хочу быть с тобою, нойон. Нянчить твоих детей, родить от тебя, и…

— Ох, девушка… — князь не знал, что и сказать. — Вообще-то, шла бы ты лучше в своё кочевье. Ну, хотя б до весны, а?

Гуайчиль грустно улыбнулась и, поцеловав любимого в губы, побежала обратно в лес. Где-то за кустами, как видно, почуяв хозяйку, обрадованно заржала лошадь.

— Ну, вот, наконец-то послушалась, — сам себе сказал Баурджин. Потом постоял немного, помолчал и, качнув головой, добавил: — А может, обиделась…

Обойдя убитых, он поднял голову и прислушался: грохот копыт стоял в долине, и громовое «Хур-ра!» разрывало небо — то шли в бой воины Темучина. И по-прежнему мела метель.

Если ханша благоденствовать будет,

Сидя в дверях своей юрты,

То и муж у неё благоденствовать будет.

В голове шумело от выпитой накануне арьки, степь вокруг колыхалось, словно разноцветное травянисто-цветочное море, и одуряющий запах трав, казалось, делал затянувшееся похмелье ещё более жутким. Арька, конечно, была, полные бортохо, побратим-анда Кэзгерул Красный Пояс уж не пожадничал, налил в дорогу. Лучше б кумыса налил, тоже ещё, друг называется!

Повернув голову — показалось, что прямо со скрипом! — Баурджин посмотрел на едущего рядом Гамильдэ-Ичена:

— Э, Гамильдэ… У тебя в бортохо что, арька?

— В одной — арька, — юноша спрятал улыбку, — а в другой ещё не смотрел.

— Так посмотри, не томи душу!

Баурджин скривился и завистливо вздохнул: хорошо Гамильдэ-Ичену, он вчера много арьки не пил, не то что некоторые… А и как же не выпить? Такое дело сладилось, помолвка! Дочку, Жаргал, за младшего сына Кэзгерула — Кичмук-Кару… можно сказать, почти замуж выдал. Жаргал — полтора года, Кичмук-Каре — два. В самый раз! Лет тринадцать пройдёт — можно свадьбу играть. Ух, и славная же будет свадьба!

— Кумыс, князь! — подъехав ближе, обрадовал Гамильдэ, протянул флягу.

Баурджин жадно припал губами и долго пил, так что кислый напиток стекал по подбородку на парадный белый дээл с вышитыми голубым шёлком узорами.

Ах, хорошо! Полегчало! Хоть и говорят, что пивом — в смысле кумысом — голову не обманешь, а на арьку чего-то не тянуло больше. Перепили вчера…

Отпившись кумысом, Баурджин повеселел и даже затянул песню — протяжную уртын дуу:

— Еду, еду, еду я-а-а-а!!!

Ехавшие позади воины переглянулись и тут же принялись подпевать, довольно так, громко. А как же — доволен князь, довольны и воины!

— Еду, еду, еду, я-а-а-а…

Степь, разноцветная весенняя степь расстилалась кругом, радостными осколками солнца желтели одуванчики, пастушьи сумки щекотали подбрюшья коней, а на склонах сопок безудержно цвели ирисы. Слева заблестела река, и нойон бросил петь, улыбнулся — скоро. Скоро и дом — богатое кочевье, уютные белые гэры, любимая жена — красавица Джэгэль-Эхэ, сынишка Алтан Болд и дочка Жаргал — «Счастье». Вчера помолвленная.

— Как думаешь, Гамильдэ, примет Темучин под свою руку Игдоржа?

— Думаю, примет. — Юноша почесал голову. — Джиргоадая ведь принял? Хоть тот и подстрелил под ним коня.

Баурджин хмыкнул:

— Джиргоадай — другое дело. Храбрец и сорви-голова, хан таких любит. Знаешь, как его прозвали?

— Знаю — Джэбэ, стрела, значит. Да уж, что ни говори — лихой парень. Иное дело Игдорж…

— Вот и я о том же.

— Игдорж умён и умеет хорошо делать своё дело. Об это все знают.

— Ну, положим не все, — усмехнулся нойон. — Пока только мы с тобой. А ты его так ценишь, верно, за то, что он помог тебе разыскать Боргэ?

Гамильдэ-Ичен сжал губы: