Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Вот потому-то, несмотря на все трудности перехода, воины были веселы и довольны. Смерть, кровь и пожарища, и бегущие со всех ног враги, и захваченные красавицы, сокровища, стада — всё это заставляло светиться глаза, а сердца — учащённо биться. Что и говорить, предвкушение — великая сила.

Горы постепенно становились более пологими, больше напоминая просто крутые холмы, этакие горки. В низинах из-под снега торчали кусты, и на отдыхе лошади копытами сами добывали траву себе на прокорм. Для людей же было немало пищи — не зря хитроумный Инанч-Бильгэ устроил перед походом большую охоту, и теперь мяса хватало всем.

Баурджин, пользуясь тем, что дорога расширилась, неутомимо объезжал воинов своего десятка, подбадривал, шутил, хохотал… И видел, какими глазами они на него смотрели! И знал — эти пойдут следом в огонь и в воду.

Гамильдэ-Ичен что-то ёрзал в седле, наверное, боялся отстать — а следовало бы спешиться, подтянуть подпругу. Впрочем, может быть, лошади просто натёрло спину, тогда уж лучше пересесть на заводного коня. А были ли у парня заводные? У самого Баурджина — и то не было, это ж все голь-шмоль, весь его десяток. И надежда у них сейчас только одна — на будущую добычу.

Баурджин невольно прислушался к разговорам.

— Э, Кооршак, дружище, — подначивал богатыря Гаарча. — Сколько луноликих дев ты возьмёшь себе в чужих кочевьях? Восемь или дюжину? Я бы тебе посоветовал — девять. Девятка — счастливое число.

— Ну-у, девять, пожалуй, много, — добродушно ворчал Кооршак. — Куда столько? Мне их и не прокормить будет. Хватит, думаю, и трёх.

— Трёх? Ну, разве что только для начала… — Гаарча повернулся в седле. — Эй, Гамильдэ-Ичен, мальчик, а ты хоть знаешь, что делают с девками?

— Знаю, — Гамильдэ-Ичен усмехнулся.

— Ой, не лги, не лги, парень! Хульдэ как-то говорила… Ну, что ты щеришь зубы? Обиделся? Знаешь, я могу продать тебе один корень… Его очень ценят чжурчжени… Тогда тебе одной девки точно будет мало! Да и девяти мало. Ну, как, Гамильдэ-Ичен, берёшь корень?

Все засмеялись, а Гамильдэ-Ичен нарочно придержал лошадь. Баурджин подъехал к нему:

— Постой-ка, парень. На твоём месте я бы переседлал коня. Тем более он не твой, а Олонга.

— Да, — обрадованно кивнул Гамильдэ-Ичен. — Я так и собирался сделать, но боялся… боялся отстать.

— Ничего, — спешившись, Баурджин помог парню. — Не отстанем. Вот что, Гамильдэ, ну-ка ещё раз вспомни, когда ты увидел того, с красным поясом?

— Ну, тогда, когда ты послал меня за хмельным в ханскую юрту, — поправляя попону, мальчишка вытащил из-под седла колючку. Ага, вот почему ёрзал!

Баурджин покачал головой — а ведь эта колючка не могла сама по себе появиться, спина коня — это не степь, там ничего не растёт, кроме шерсти. Несомненно, кто-то подсунул, подшутил. А если б лошадь взбрыкнула на перевале? Или — на узкой обледенелой тропе?

— Гамильдэ, кто помогал тебе седлать коня?

— Да никто, — парень явно сконфузился. — Я сам. Ну, Гаарча помог немного…Но я бы и без него управился, клянусь Христородицей!

— Гаарча… — задумчиво нахмурился десятник. — Ну, Гаарча… Так что там с поясом?

— Так я и говорю, — подтянув подпругу, Гамильдэ-Ичен подёргал седло — вроде держалось крепко. — Захожу в юрту, там уже все пьяные — сам хан, нойоны и прочие гости, и когда только успели? Наверное, сразу после охоты пить начали, а то и на охоте. В общем, все добрые такие, весёлые, песни поют. А этот, с красным поясом — громче всех! Словно бы специально красуется, чтоб его только и слышно было. Я его узнал — посланник, что приезжал к нам с ханским указом. И пояс узнал — красный, с золотым шитьём — тот самый, по которому горевал Кэзгерул! Ну, да я уже рассказывал ведь…

— Ничего, — покивал Баурджин. — Ещё раз расскажешь, язык не отвалится. Все подробности вспоминай, даже самый мелкие.

— Я и вспоминаю…

Баурджин подождал, когда парнишка усядется в седло, и поехал с ним рядом:

— Вот, скажи-ка, с чего ты взял, что тот пояс — Кэзгерула? Может, просто похож?

— Я и сам поначалу так подумал. — Гамильдэ-Ичен упрямо сжал губы. — Специально подошёл ближе, якобы поприветствовать… наклонился, посмотрел — тот пояс! Тот!

— Ну, и как ты это узнал?

— По надписям. Видишь ли, господин…

— Опять — «господин»?

— Ой… Прости ради Христа-Бога! Видишь ли, Баурджин-нойон…

— Подожди, — юноша усмехнулся, — я ведь ещё не князь, а простой десятник!

— А в нашем десятке никто и не сомневается, что ты непременно станешь князем! Так тебя и зовут за глаза — Баурджин-нойон.

— Вот как? — Баурджину вдруг стало приятно. И в самом деле — был никем, да вдруг стал десятником, по-армейски считай сержантом, а теперь вот, в глазах своих воинов, и до майора дорос. Хотя нет, нойон — князь, это можно и с полковником сравнить смело! Так дела пойдут, глядишь, и до собственного своего звания недолго останется — до генерала армии. А генерал кому здесь соответствует? Пожалуй, верховному хану.

— Так что там за надписи? Признаться, я их на поясе Кэзгерула не видел. Одни узоры только.

— Эти узоры — и есть надписи, — пояснил Гамильдэ-Ичен. — Уйгурское письмо. Фраза из трактата «Кудатку-Билиг» — «приносящее счастье знание»…

— Что за фраза? — Десятник оживился. — О чём?

— «Девятая ночь месяца седых трав», — закрыв глаза, вспомнил парнишка. — Или — «в девятую ночь седых трав»… Примерно так.

— Странная фраза…

— Вовсе нет. Это такой поэтический образ. Правда, я не читал весь трактат.

Ну, ничего себе! «Поэтический образ» — надо же! От красноармейцев-то такого не услышишь, уж тем более от генералов, а тут простой кочевник. Н-да-а… Дубову приходилось признать, что все его почерпнутые из школьных учебников и рабфаковских брошюр знания оказались, мягко говоря, не полными. Ну, во-первых, в монгольских степях жили не одни монголы — так называлось всего лишь одно из племён, и не самое сильное; во-вторых, многие кочевники исповедовали христианство, пусть даже немного странное; в-третьих, судя по Гамильдэ-Ичену, кое-кто в племенах обладал недюжинным умом и знаниями. Так-то! А зато в учебниках — «дикие татаро-монгольские орды»… Ничего себе, дикие! Хотя это, может, Гамильдэ-Ичен один такой умник.

Больше Баурджин ничего не стал спрашивать. Просто чуть прикрыл глаза, доверившись умному коню, и вспоминал…

Они тогда с Кэзгерулом сразу же рванули к ханской юрте, бежали со всех ног, ещё даже не думая, как там поступят, торопились… словно предчувствовали, что опоздают. Так и вышло! Посланца в юрте уже не было… куда-то ускакал… вроде бы…

А наутро его нашли мёртвым. Совсем недалеко от юрты верховного хана. И — без пояса. Никаких ран на теле не было, так и решили — перепил да замёрз, бывает. Никто особо не горевал — не такой уж важной шишкой и был посланец, так, из середнячков.