Леонид Резников - Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

Али-бабу это сначала забавляло, но потом ему стало совершенно невмоготу. Хотелось встать, подойти к окну и огреть чем-нибудь тяжелым Касыма, да так, чтобы он вообще разучился рот открывать и дергать струны. Но Али-баба решил все-таки подождать, чем это закончится, ведь не будет же Касым драть глотку всю ночь напролет, распугивая ночных тварей и не давая покоя соседям.

Али-баба ошибся. Касыму было ровным счетом начхать на покой соседей, равно как и на проблемы ночных тварей. Одна песня сменяла другую, струны дутара надрывно звенели, того и гляди, готовые лопнуть. Поистине, фольклорные познания Касыма оказались безграничны, неисчерпаемы и внушали Али-бабе благоговейный трепет. Ворочаясь на курпачах и закрывая уши то подушкой, то руками, Али-баба тихонько стонал, не в силах заснуть.

Но все когда-нибудь заканчивается. Закончилось и сольное выступление Касыма. Даже не закончилось, а резко оборвалось на полувздохе, полудзыне. Сосед Али-бабы – Ибрагим, первым не вытерпев пения Касыма, похожего на завывание любвеобильного, одуревшего без ласк кота, сбросил через забор тяжеленный горшок, полный испражнений, барду-самоучке прямо на голову.

– Эк! – только и произнес удивленно Касым, выпуская из ослабевших пальцев дутар. Глаза его сошлись на переносице и закрылись. Дутар, звякнув в последний раз, сполз по круглому пузу Касыма на землю и затих. Наступила долгожданная тишина.

Али-баба осторожно выглянул на улицу.

Под самым окном, прислонившись спиной к стене дома и повесив голову на грудь, спал Касым, распространяя вокруг себя отвратительный запах нечистот.

– Да, брат, тяжела участь творческого человека, – покачал головой Али-баба, закрыл окно, чтобы невыносимая вонь не проникала в комнату, и вернулся на свое ложе, где мгновенно уснул, лишь голова его коснулась подушки.

Касым пришел в себя лишь глубокой ночью.

– О, моя бедная голова! – пробормотал он, осторожно ощупывая пальцами знатную шишку на макушке. С трудом поднявшись на ноги и прихватив дутар за гриф, он поплелся вдоль стены дома. Дойдя до дверей половины дома Али-бабы, Касым нащупал ручку и ввалился внутрь. Темнота стояла хоть глаз выколи, но Касым, на ощупь добравшись до комнаты, в которой сном праведника, улыбаясь чему-то во сне, спал Али-баба, склонился над братом, тяжело и гневно дыша.

Али-баба сам не понял, отчего проснулся. То ли ему почудилось чужое присутствие в доме, то ли причиной тому была нестерпимая вонь, забивающая нос и рот, не позволяя Али-бабе нормально дышать – так или иначе, а Али-баба вскочил с постели и испуганно вжался в угол. Кошмарное страшилище пристально смотрело на него из темноты: огромная круглая рожа с оскаленной пастью и белыми белками глаз не отпускала его, приковывая к месту цепким взглядом.

– Зачем ты это сделал? – спросила вдруг рожа, и у Али-бабы моментально отлегло от сердца. Скованность сменилась слабостью во всем теле, и Али-баба буквально стек по стенке на ложе.

– Фу-у, Касым! Зачем так пугать! – зажав нос, прогундосил Али-баба.

– Я спрашиваю, зачем ты это сделал, проклятый разбойник?

– Сделал что?

– Зачем ты облил меня этими помоями и еще огрел по голове?

– Ах, это! С этим вопросом тебе лучше обратиться к нашему соседу Ибрагиму. Ему, похоже, не очень понравился твой голос, но если ты не хочешь, чтобы тебе на голову одели еще и второй горшок, то я бы на твоем месте отправился наконец спать. И еще было бы неплохо, если бы ты перед этим вымылся. От тебя, знаешь ли, невыносимо пахнет чем-то странным.

– Ты еще и издеваешься надо мной? – Касым в сердцах хватил дутаром об пол. Тот заунывно и робко дзынькнул.

– Знаешь, если тебе совсем не хочется спать, то ты можешь пойти поразвлечь свою обожаемую Айгуль чудной игрой на этом прекрасном инструменте – я уверен, она оценит ее по достоинству. А теперь прошу, оставь меня в покое! Мне совсем не помешает выспаться. Дверь, я надеюсь, ты найдешь сам, – Али-баба вновь удобно устроился на своей постели, отвернулся к стене и закрыл глаза.

– Не-ет, так легко ты от меня не отделаешься! Я сейчас… Я сейчас подожгу дом, вот!

– Удачи тебе, только прошу, не шуми сильно и не обожгись.

– А…

– Спокойно ночи, брат Касым! – Али-баба зевнул и мгновенно провалился в сон.

Ему показалось, что не успел он закрыть глаза, как его вновь поднял с кровати непонятный шум. Али-баба вскочил с постели и прислушался. С улицы доносились топот множества ног, крики людей и детский плач, а в неплотно притворенное окно проникал запах гари. Али-баба, сразу смекнув в чем дело, выскочил на улицу.

У правой половины дома, в которой проживала семья Касыма, творилось нечто невообразимое: по двору металась, словно обезумевшая, Айгуль; за ней гурьбой бегали дети, ища спасения от огня, занявшегося на крыше дома. Набежавшие соседи ведрами черпали воду из неглубокого колодца во дворе и выплескивали ее на крышу, пытаясь залить разгорающийся пожар, грозящий перекинуться на соседние дома, а посреди всей этой кутерьмы весело отплясывал Касым.

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло! – выкрикивал он, радуясь огню, словно расшалившийся ребенок. – Вот тебе, Али-баба! Получай!

– Али-баба! – Айгуль, заметив деверя, кинулась к нему. – Молю тебя, успокой своего брата! Он, кажется, сошел с ума.

– Правда? А не ты ли ему в этом помогла, добрая женщина?

– Али-баба, да дай ты ему, что он хочет, – вцепилась в сына старушка и принялась его трясти за локоть. – Он же совсем ополоумел от зависти.

– Дай, дай! Я на тебя молиться буду! Слова дурного больше не скажу! – вновь заголосила Айгуль.

– Ну ладно, ладно! – недовольно проворчал Али-баба, отстраняя от себя женщин. – Эй, Касым! – крикнул он, приближаясь к внутренней калитке. – Зачем ты, о несчастный, поджег свой дом?

– Пусть горит, пусть все горит! И мой, и твой, и их!

– Хватит тебе уже, иди спать!

– Скажешь, где взял?

– Нет. Но если тебе так неймется, то я принесу сам. Завтра же схожу и принесу.

– Честно? – Касым недоверчиво уставился на брата.

– Я тебя когда-нибудь обманывал?

– Откуда мне знать. Разве ты признаешься.

– Он принесет, принесет, – бросилась Айгуль в ноги мужу. – Слово даю, только не губи!

– Отстань, дура! Ты меня достала еще больше, чем вот он. Клянусь, еще одно слово, и я вот этими самыми руками сравняю этот дом с землей. А кирпичи продам!

– Кто тут продает кирпичи? – из толпы вперед выбрался какой-то деловитый мужичонка в тюбетейке набекрень. – Я покупаю! – вытянул он вверх руку.

– Я пока ничего не продаю! – рыкнул на него Касым. – Вот же люди!

– А сказал: продам, – мужичонка только рукой махнул и полез обратно, работая локтями.

– Ну вот, сбили! – Касым растерянно огляделся. – На чем я остановился?