Кирилл Лятс - Гитлерград

В это время зазвонил телефон.

– это Вас, из Кремля, сказал Герман, передавая Авдотье трубку.

– Кибина слушает! Да, Николай Петрович, поняла. Буду конечно. В 14:45 в Большом кремлевском дворце. Спасибо. До свидания.

Она передала трубку повару: ну вот, меня тоже приглашают на открытие мирных переговоров. Сам Жуков хочет видеть. Так что тем более надо к девочкам бежать, а то до концерта я их не увижу. Давай скорее яишницу, умираю от голода!

Клаус прислал за Авдотьей свою машину, чтобы она отвезла ее в Большой театр, где новгородская самодеятельность уже с утра репетировала:

– потом отпустишь водителя, а в 14:30 я за тобой заеду в Большой, оттуда сразу поедем в Кремль

– ты что?! Я же буду не подобающе выглядеть. Нет, мне нужно будет вернуться к тебе, привести себя в порядок, и в два присылай машину в резиденцию. Лучше я за тобой заеду в 14:30 и от тебя поедем в Кремль.

– хорошо, дорогая. Тогда пусть водитель тебя подождет и отвезет обратно.

Авдотья вышла на площади Свердлова и посмотрела на торжественные колонны Большого театра. Когда она была маленькой, она мечтала выйти на его сцену. Представляла, что будет известной советской балериной и вся Москва будет забрасывать ее цветами.

Но война разрушила все планы. И сегодня она выйдет на сцену, но совсем не как балерина, а как бургомистр русского города, который находится уже совсем в другой стране.

Она вошла в театр через маленький вход напротив ЦУМа. Прошла по каким-то коридорчикам и вышла к сцене со стороны кулис. Там находился ансамбль песни и пляски Новгородской филармонии.

Кибина уже тысячу раз слышала весь репертуар, но сегодня ожидался сам маршал, и не хотелось ударить в грязь лицом.

Она спустилась в зал, прослушала шесть песен и просмотрела три танца. Потом подозвала руководительницу коллектива:

– Настя, когда будут петь Катюшу, поставь Смирнову третьей солисткой. По-моему, Жуков на нее запал на прошлом приеме… Думаю, ему будет приятно ее увидеть. Тем более, песня его любимая.

– Хорошо, фрау Бургомистр, сказала концертмейстер и поднялась на сцену, давать распоряжения.

Водитель ждал у подъезда. Когда Кибина села, он медленно поехал вдоль театра и повернул направо на Проспект Маркса. Авдотья откинулась на сиденье и задремала.

Через пару минут они уже были в резиденции. Время было около часа и надо было спешить.

Кибина быстро приняла душ, накрасилась, уложилась, – за долгие годы тренировок она научилась это делать сама, тем более, что волосы у нее были кудрявые сами по себе, как не укладывай, все равно будет красиво. Ровно в два она была готова.

Она выбежала из резиденции и снова плюхнулась в Хорьх.

– в Посольство, – сказала Авдотья и начала медленно глядеть по сторонам в надежде поймать восхищенные взгляды прохожих.

Но это был не Париж, и даже не Новгород. Здесь никто не замечал красоты. Незначительное количество пешеходов совершенно не обращали внимания ни на шикарную машину, ни на роскошную красотку, которая в ней восседала….

– ну ничего, – подумала Авдотья, – вот поедем с Клаусом на медовый месяц в Кенигсберг, – там меня оценят!!!! – и она заулыбалась своим мечтам.

Клаус уже был на улице, о чем-то договаривая с двумя сотрудниками посольства. Там же стоял мерседесовский автобус, в котором было полно народу.

– делегация наша, на переговоры, – пояснил Клаус, присаживаясь рядом с Авдотьей на заднем сиденье, – в Кремль! – сказал он водителю.

Жуков ждал у парадного подъезда, как и в первый вечер их знакомства.

– госпожа Кибина, господин Хасс! – приветствовал он посла и Бургомистра, – рад снова вас видеть.

Когда все поднялись в зал переговоров, маршал взял слово:

– дамы и господа, позвольте мне в начале нашей сегодняшней встречи поблагодарить новое Посольство, лично господина Посла, а также культурную делегацию Рейха и лично госпожу Кибину за те теплые дни, которые они подарили нашему народу. Мы воочию убедились в миролюбии Германии, а также в теплоте ваших сердец.

К сожалению, я не смогу сегодня присутствовать на прощальном концерте (черт, – подумала про себя Кибина), вынужден буду улететь на Урал, но обязательно будет министр иностранных дел товарищ Громыко, ряд других министров, ну и моя супруга, она очень хотела послушать новгородских артистов.

А теперь давайте приступим к переговорам.

Задача, которую я поставил перед нашей делегацией – довести дело до подписания мирного договора. Нам нужен этот договор и вытекающее из него широкое сотрудничество.

Знаю, что вместе с дипломатами и артистами приехали и коммерсанты налаживать деловые контакты. Мы только за. До революции и в двадцатые годы у нас много было совместных проектов. Надо возвращаться к этому уровню взаимоотношений и даже преодолевать его.

Но мирный договор не должен быть подписан любой ценой.

Когда мы подписывали Перемирие, мы договаривались о его временном, переходном характере. Мы многим тогда пожертвовали, хотя стратегическая инициатива была уже в руках советского народа (военный атташе Германии, Ганс Зиммель поморщился). Да!!! В руках советского народа, – подчеркнул Жуков.

Но Сталин посчитал, что немедленный мир и прекращение уничтожения народа важнее торгов за каждый клочок земли. Наверное, тогда он был прав.

Но сегодня другие реалии.

Если бы я лично ставил условия подписания мирного договора, – маршал улыбнулся, – я бы потребовал вернуть нам взамен Кибину (все заулыбались), – но я руководитель великой державы. И как руководитель Советского Союза я буду настаивать, чтобы вы вернули Ленинград.

Не жду от вас немедленного ответа. Знаю, что переговоры будут долгими, но я желаю вам успеха.

Теперь я вынужден вас покинуть. До свидания, товарищи!

Жуков подошел к Хассу, пожал ему руку и многозначительно посмотрел в его глаза, потом поцеловал ручку Авдотье и вышел вместе со свитой адъютантов.

– ну что, начнем господа? – сказал Андрей Андреевич Громыко и открыл первую красную папочку.

В шесть тридцать все из Кремля отправились на концерт. Выходили постепенно: сначала загрузили автобус, потом уехал Клаус с Авдотьей, в конце на ЗиСе укатил Громыко и Газик с мидовцами.

Через 5 минут в том же порядке все разгрузились у главного входа в Большой театр.

Министр иностранных дел СССР, к которому в фойе присоединилась его супруга, вместе с послом Германии и бургомистром Новгорода проследовали в «императорскую» ложу.

Катюшу спели замечательно, правда без того эффекта, который ожидала Кибина, – маршала на соло его пассии в зале не было.

Новгородская березка – нежный женский танец, где выступавшие плыли как павы, как будто не двигая ногами, как всегда произвел фурор – зрители аплодировали и бросали на сцену цветы.