Анатолий Логинов - Первый Император. Спасти будущее!

Сам посол, маленького роста, со старомодными бакенбардами, изысканно и тщательно одетый, разговаривал с сидящем напротив человеком в мундире полковника Преображенского лейб-гвардии полка с неприкрытым почтением. Из-за чего «полковник Михайлов» несколько раз делал ему замечания, вынуждая Николая Дмитриевича извиняться…

Не успела карета остановиться у дворца, как ее встретил дежурный офицер и, поздоровавшись, проводил к кабинету кайзера. Первым в кабинет пригласили посла, а его спутники, устроившись в приемной, приготовились ждать результатов разговора.

Вильгельм Второй был личностью эксцентричной, увлекающейся, непостоянной и очень тщеславной. Не зря его подданные говорили про него: «Наш кайзер хочет быть брандмейстером на каждом пожаре, невестой на каждой свадьбе и почившим в бозе на любых похоронах», отмечая его стремление быть всегда центром внимания любого общества. Его неожиданные выступления и противоречивые решения стали причиной немалого количества седых волос и неожиданных отставок министров и чиновников. И его кабинет был отражением своего хозяина. Украшенный многочисленными картинами и изречениями на стенах, с большим письменным столом, он вначале казался мало чем отличающимся от остальных. Но стоило приглядеться — и за столом вместо обычного стула или кресла видно было специальное приспособление, оснащенное кавалерийским седлом. На котором император, если не удавалось покататься на лошади, проводил не менее пяти часов в день. А картины и изречения оказывались подобраны эклектично и выдавали неустоявшийся круг интересов и предпочтений императора. Впрочем, при всей неоднозначности его характера Вильгельм умел держать слово и настойчиво добиваться тех целей, которые он считал самыми важными.

Кайзер встретил своего гостя, стоя у стола, выказывая немалое уважение послу.

— Добрый день, Ваше Императорское Величество, — куртуазно поклонился Остен-Сакен. — Приношу извинения за свою настойчивость… Я привез вам личное послание моего Императора, посему и вынужден был просить срочной аудиенции.

— Добрый день, граф, — сдержанно кивнул в ответ кайзер. — Очень интересно. Что-то я не вижу в ваших руках ничего…

— О да, Ваше Императорское Величество, послание находится в приемной.

— Да? — удивился Вильгельм. — Несколько… необычно, — и потянулся к звонку для вызова дежурного офицера. — Кого пригласить?

— Полковника Михайлова, Ваше Императорское Величество, — еще раз поклонился посол, и изящно развел руками,

— Пригласите полковника Михайлова, — приказал кайзер заглянувшему в кабинет адъютанту. Тот на секунду вышел и появился, сопровождая полковника.

— Ни…, - от неожиданности поперхнулся кайзер, но опомнился. И тут же попросил офицера и посла оставить их наедине для приватного разговора с посланником Российского Императора.

— Ники, черт меня побери! Это что за маскарад? И… где твоя борода? Ты совсем на себя не похож! — Вильгельм от удивления даже сел на свое кресло-седло.

— Была необходимость, Вилли, — улыбнулся Николай Второй, он же «полковник Петр Михайлов». — Сейчас все заинтересованные лица полагают, что я нахожусь на яхте «Штандарт». А мне надо обсудить с тобой ряд вопросов tête à tête[5]…

— А это ты здорово придумал, Ники! — сразу же загорелся германский император. — В кои-то веки мы сможем с тобой спокойно поговорить! Без этих министров, адмиралов, генералов и прочих разных советников с их подхалимским мордами и глубокомысленными советами на пустом месте…

— Вот именно, — прервал Николай собиравшегося по своему обыкновению закатить на пустом месте небольшую речь кайзера. Откровенно недоумевающий от такого внезапного изменения привычного поведения Вильгельм немедленно замолчал и с интересом уставился на своего племянника.

— Кузен, ты, наверное, уже знаешь от доброжелателей, — царь усмехнулся так, что Вильгельм невольно вздрогнул, — что мною принято решение, пока не озвученное, аннексировать северную часть Маньчжурии. Сам понимаешь, российские владения на Дальнем Востоке без такого округления границ весьма и весьма уязвимы. Но… я ожидаю сильного противодействия. В первую очередь от англичан, которые, признайся, и к твоим планам и начинаниям относятся отнюдь недружественно. И которые почему-то считают, что они одни должны определять, кому и что дозволено иметь. Не ты и я, заметь, а «дядя Берти» и его министры. И они уже науськивают на нас своих новых вассалов — японцев…

— Я всегда утверждал, что главная опасность — желтая! И святой долг всех христианских цивилизованных стран поддерживать друг друга в борьбе с восточным варварством…, — пытался начать свой новый монолог кайзер.

— Нет, Вилли. Восточные варвары не стали бы опасны, не поддерживай их цивилизованные страны. А это в первую очередь, Англия, и во вторую — Северо-Американские Штаты. И эти же страны, хочу тебе заметить — твои и мои главные соперники. Точнее даже противники. Они бы хотели ввергнуть наши с тобой страны в такое же варварство, как азиатов, и править миром без нас. Скажешь нет? Вспомни, как прореагировали островитяне на усилия твоих поданных по развитию заморской торговли и на постройку флота для ее защиты? — Николай, неожиданно для Вильгельма, привыкшего к тихому, даже робкому поведению и молчанию своего сегодняшнего собеседника, вел себя жестко и напористо. Кайзер с удивлением внимал его логически выверенной, хотя и лишенной обычных украшений, но очень убедительной речи. — Вспомнил? А теперь посуди сам — я вынужден буду адекватно реагировать на такое поведение. И это может привести к печальным последствиям, не стану скрывать, как для моей страны, так и для твоей. Не говоря уже о прочих…

— Моей? Но ведь ты — союзник Франции, — неожиданно высказал вслух свою потаенную мысль германский император, уже мысленно составлявший планы возможной войны с ненавистной республикой и мечтавший о триумфальном въезде в Париж.

— Да. Но я не собираюсь таскать для нее каштаны из огня. А если ты полагаешь, что островитяне дадут тебе разбить ее, пользуясь моими затруднениями, то ты ошибаешься. Их политика заключается в том, чтобы не дать усилиться ни одному из остальных участников «европейского концерта». И они предпримут всё, чтобы спасти Францию, как твоего соперника. Вплоть до того, что переманят остальных участников Тройственного союза на свою сторону.

— Австрия никогда не перейдет на сторону моих врагов, — только и смог возразить Вильгельм, великолепно помнивший поведение австрийцев в ту же Крымскую войну.

— Да? А не напомнишь мне, кто сражался с войсками твоего деда под Садовой? Кто поддерживал англичан и французов против моего прадеда? Который, напомню, спас этих неблагодарных от венгерской революции. И они презлым ответили на его предобрейшее, — усмехнулся Николай. — Пойми, сейчас появилась уникальная возможность решить все проблемы твоей и моей страны мирным путем. Франция первой не откажется от союза со мной из опасения остаться с тобой один на один. Но и поддерживать мои азиатские стремления не станет — мои войска нужны ей в Европе, против тебя. Зато я могу уговорить ее пойти на компромисс с тобой, в обмен на твою поддержку. А создав континентальный союз против Англии, мы сможем сдвинуть ее с пьедестала, как они считают, единственного мирового владыки. Подумаешь, империя, над которой не заходит солнце…