Дмитрий Манасыпов - Мой 88-ой: назад в…

Курить – это как дать себе какой-то шанс. Не самый хороший, но обязательный. Человек прячется за сигаретой, старается отодвинуть от себя мир вокруг и закрыться. Подумать, понять, принять и дальше уже как-то жить с этим. Говорят, умные люди делают такие фокусы безо всякого никотина. Так то умные.

Внутри прохладно, кондиционер и не выключался. Надо пройти через первую комнату, вторую, на балкон. Покурить и лечь спать. Выкинуть из головы вдруг вспыхнувшее и ненужное. Жизнь штука сложная, в ней место есть многому, успевай принимать верное решение.

Крыло хорошее, света в окна не так много, фонари горят подальше. Сегодня луна, круглая такая, яркая, почти как дома. И светит внутрь, лезет своим волшебным серебром, как-то странно не вяжущимся с жарой там, за стеклом и стенами. Зато видно все хорошо. Не споткнешься, все заметишь.

И даже больше.

Женщины злятся из-за полосок загара. Вам, типа, мужикам и тут проще. Осталась от плавок полоса широкая, не страшно, вы же мужики. А у нас, если не бикини из шнурков, и тут пятно, и тут треугольники, и вообще!

Ничего вы не понимаете, милые девы, девицы и подрастающие девочки.

И хорошо, когда женщина любит спать не голышом. Не привыкнешь.

Смуглое на белом. Смуглая плавная красота, на боку, на белых и гладких простынях. Белье для гостиниц какое-то особенное, особенно белое, особенно плотное, особенное, в общем. Спасибо, луна, ты настоящий друг художника. Ты всегда подчеркнешь, где надо затенишь, немножко спрячешь и оставишь только идеально красивое. Вот как сейчас, смуглое на белом, на боку, чуть выгнувшись. И с теми самыми полосками, так хорошо заметными, так безумно подчеркивающими горький шоколад бархата, своей, теплой и кажущейся продолжением себя, совершенно голой твоей женщины.

Курить? Да на фига?

Женщины и кошки они как сестры. Пусть и не всегда. Вот сейчас, когда беззвучно и мягко вдруг уже лежит на спине, закинув руку за голову, вытянув ногу и отведя в сторону другую, именно кошка.

Шоколадно-сладкая кошка с белыми полосками и даже треугольниками.

Просто лежит, слегка разведя бедра, закинув руку за голову и все.

Только вдруг кровь начинает стучать сильнее, бьется сложным и быстрым ритмом.

Белый большой прямоугольник, прямо как бархат футляра для бриллианта.

Бриллиант темнеет на белом, незаметно, едва-едва, раскрываясь все больше.

Белый треугольник не загорелой кожи выше бедер тянет к себе живым магнитом.

Прохладный воздух кошачье урчащего кондиционера не чувствуется горячей кожей.

Собственная одежда такая лишняя и ненужная сама собой оказывается на полу.

Белые треугольники на груди и темные овалы на них.

Если женщина хочет, даже не нужно приглядываться или дотрагиваться.

Запах женщины сам дотягивается до тебя тонким неуловимым кошачьим хвостом.

Жаркая ночь за окном пробегает внутри вместе со стучащей кровью.

И любое решение сейчас окажется верным и правильным, это ясно по чуть расходящимся бедрам.

Луна. Бархат смуглой кожи. Запах женщины. Смуглое на белом и белое по смуглому.

Кровь стучит сильнее и выпустить можно только одним способом.

…

Спасибо, Луна. Спасибо, горячая и пахнущая самой жизнью жаркая ночь.

– Чуть не упустил, а?

Я вздрогнул, приходя в себя. Да, кофе мог и убежать.

– Извини, задумался.

Она улыбнулась, достала из «Орска» стеклянную бутылку с молоком. Я кивнул, смотря, как кофе льется в чашку. Надо же, этой английско-немецкой учительнице кофе пьется не чашечками, а именно чашками. Это так прекрасно.

– Шрайбикус? – я кивнул на учебник дойча. – Морген, морген, нихт нур хойте, заген алле фауль лейте.

– Мне почему-то казалось, что ты должен знать фарси. Ну, или африканский какой-то. Банту, например.

Я заметно удивился даже без слов.

– Лицо под бородой белое, загар из-под футболки, плечи белые. И никаких якорей с русалками, или что там моряки колют.

– Какие познания в татуировке.

Таня кивнула и уставилась как-то… странно.

– Что?

– Ничего. Просто пытаюсь понять – кто же ты такой? Говорят, есть такая профессия, военный советник…

Женщины, женщины, вы и тайны просто созданы друг для друга. Особенно, если вдруг мужик чем-то глянулся.

– Просто человек, в какой-то промежуток времени без определенного места жительства и рода занятий.

– Ты хотел сказать другое.

– Что?

– Ну… зачем оно тебе надо, Татьяна, что-то про меня понимать? Вот чего ты хотел сказать. А еще ты собрался уйти, хотя там может что угодно случиться. Но ты уйдешь.

Да, я уйду. Потому что, как бы мне не нравились зеленые глаза и тонкие пальцы, черные волосы со всем остальным, этому не время. А человек я слабый, потому сбегу.

– Я кофе допью.

– Хочешь яичницу?

Яичницу… Я помотал головой. Надо идти. Глупо, но надо, сейчас иначе никак. Бараки тут недалеко, дойду. Вряд ли меня там станут искать.

Я уже завязал шнурки и встал, не зная, что сказать на прощание. Таня достала руку из кармана синей олимпийки. И уставилась на меня так, что захотелось провалиться сквозь землю.

Подумаешь, календарик. Да их, этих календариков, вообще на свете много. Ага…

Только не «Спортмастер» за две тысячи двенадцатый, служивший, скорее всего, закладкой и спрятавшийся в какой-то из книг.

– Ты…

Я ушел быстро, стараясь не оглядываться. Дверь закрылась мягко и бесшумно, совсем как в первый раз.

На улице оказалось тихо и прохладно, пахло дождем, но пока было сухо. Постоял, привыкая, шагнул в темноту, надеясь быстрее пройти через двор с его фонарями. Машин или поджидающей меня делегации не наблюдалось.

Я пересек двор наискосок, стараясь быстрее добраться до деревьев и отправиться к баракам. Завтра день, потом еще ночь и все, город детства останется за спиной. Иногда вдали проще, чем там, где должно быть хорошо. Календарик этот еще, мать его.

Тени, качнувшиеся из-за детского домика на игровой площадке заметил самым краем глаза. На голову накинули темное, пахнувшее сыростью, следом в голове вспыхнуло и тут же сменилось одной сплошной чернотой.

– Добавь-ка ему. Затрепыхался, мурло.

Добавили ногой в живот. Меня согнуло, чуть не вывернуло наизнанку, но я справился и только скрипел зубами. Скоты хреновы, а!

– Пришел, падла, в себя. Слышь, Серый?!

– А, чо?

О-о-о, да это, никак, мой знакомец, крестник по сломанному носу, не иначе. И без того гнусавил, а сейчас так вообще, слышать противно.

– Попался, фраер тухлый? Сейчас я тебе ногти повыдергиваю.

Да ну?

– Отошли.

– Ты чо, Кука, я только…

– Хавальник завали и свинтил отсюда. Кто сказал его бить просто так? Я говорил? Нет… может, Сват говорил? Тоже нет? Вы чо, попутали что ли? Матрас где?

Зашуршало, надо полагать, мне несли матрас. Вот так дела, честное слово, не ожидал.