Дино Динаев - Пантанал и дети Ла-Манша [СИ]

— Есть хотите? — спросила старший прапорщик.

— Как вам сказать? — уклончиво ответил я. — Не то чтобы сильно. Просто с голодухи у меня сильно бурчит живот, и это мешает мне спать. Так что неплохо было бы что — то закинуть.

Она кивнула, и один из ЧП протянул мне то, что я давно учуял по запаху. Хлеб. Целую буханку. Она была еще горячая, только что из печки. Чтобы не обжечься, я перекидывал ее в руках.

— Ешьте, уважаемый Адольф Александрович! Не стесняйтесь! Чего вы? — попеняла Анюта с поистине материнской сердечностью.

— Нехай остынет!

У меня 2 дня не было маковой росинки во рту. Если я сейчас проглочу этот горячий хлеб — меня уже не откачают.

— Так не пойдет, тащ майор! — мило улыбнулась она. — Или ешьте так, или верните обратно!

— Но если я съем это, то могу умереть? — уточнил я.

— Можете, — легко согласилась девушка. — Произойдет закручивание кишечника вокруг брыжейки с последующим некрозом и — амба.

— Не надейтесь отбить у меня аппетит! — я продолжал заговаривать ей зубы.

Буханка в руке ощутимо остывала на свежем воздухе, и через какое — то время ее можно было есть безо всякого вреда для здоровья даже мне.

— Он тянет время! — поняла Бойцова. — Забрать у него еду!

Драться с ЧП бессмысленно, сопротивляться бесполезно. Я упал навзничь, поворачиваясь в падении на 180 градусов.

Сделал это быстро, но ЧП был еще быстрее. Не так, скорость его передвижений не укладывалась в сознание. Он создавал ощущение, что владеет телепортацией — мгновенным перемещением в пространстве. Только что был в 5 метрах, и вот уже выламывает руки.

Я и не надеялся сохранить добычу, но сжал руку, круша хлебную корку и захватывая мякиш.

ЧП руку разжал и аккуратно выскреб крошки. Когда он встал, я остался лежать.

— Вставай, майор, ты же офицер, а не свинья! — сделала замечание Бойцова.

— Я инвалид, мне можно не вставать при дамах! — сказал я глухо в землю.

— Ну и черт с тобой! — ругнулась она и ушла.

Мне никогда не везло с девушками.

Мне привиделся пустынный город. Берег моря забран в бетонные плиты. Дома от воды отделяла неширокая улочка, заставленная припаркованными автомобилями. От берега в море тянулись ряды дощатых причалов с яхтами. Яхт были сотни.

Впереди шла компания — 3 женщины и мужчина. С ними ехал ребенок на велосипеде. Двое из женщин несли объемные сумки.

Я представления не имел, как здесь оказался. Перенесся аки Великий Лука.

Девочка остановилась и оглянулась. Я понял, что это Лилия.

— Лило, не отставай! — поторопила одна из женщин.

— А ты чего встал? — сказала Лило уже мне.

Я оглянулся, но кругом никого, значит, точно мне.

— Да, Адик, тебе говорю! — менторским тоном произнесла она. — Чего сопли распустил? Хлеба ему не дали! Ты же боевой офицер! В Африке гнилого осла трескал!

— Это голодные галлюцинации! — успокоился я. — На самом деле я лежу сейчас в своём казённом домике и глаза у меня стеклянные.

— Какая разница! Пошли, чего покажу!

Я пожал плечами. Действительно, какая. Браслет то там остался, а в своих глюках я свободен.

Припекало солнышко. Вдоль домов вереницей стыли машины. И ни одного человека кроме нас.

Спустя какое — то время мы подошли к невысокому постаменту с железным макетом корабля. В морских судах я разбираюсь довольно поверхностно, хотя пару раз десантировался с них.

Судя по всему, это был ракетный крейсер, о чем свидетельствовало пирамидальная вышка РЛС перед ходовым мостиком, служащая для наведения ракет, и сами пусковые устройства по бортам вдоль носовой надстройки.

Я прочитал надпись внизу и все вылетело у меня из головы.

«Господи, Спаси и Сохрани.

Экипажу крейсера «Академик Легасов».

Членам экспедиции через Ламанш.

Неведомое забрало вас.

Но Родина помнит.

87 год. Шербур».

— Но экспедиции еще не было! — вырвалось у меня. — Они что, все погибнут?

Женщины молча достали из баулов вино и закуску. Налили в бумажные стаканчики. Один передали мне.

— Помянем!

Я взял стаканчик и начал обходить памятник.

— Не надо! — предупредила Лило.

Но было поздно. С оборотной стороны скульптор использовал нетрадиционную задумку, словно вскрыв крейсер.

Там были мертвые люди. Много мертвых людей с закрытыми глазами.

В глюках, как и во снах не работают логические блокировки, и страх поглощает вас целиком. Мне стало так страшно, что я даже очнулся.

Я очнулся от тишины. Тишина давила на уши.

Обычно первыми начинали орать курсанты из соседних домиков. Лаяли собаки. Громко включали ретранслятор.

Ничего. Вакуум.

Почуяв непривычную легкость в ноге, взрывчатку на ноге не обнаружил. С остервенением расчесал след от кандалов.

Встал с койки, с трудом выпутавшись из скрученных простыней. Вышел на крыльцо. Ветер шумел в соснах, и более никаких посторонних шумов, свидетельствующих о присутствии людей.

Я дошел до тропинки и с неким внутренним сопротивлением переступил. Ничего не произошло. Ничего не взорвалось.

Дошел до соседнего домика. Я помнил, как с веселыми шутками — прибаутками из него выбегали молодые парни. Рассохшуюся дверь с трудом удалось открыть. Внутри сломанные деревянные койки. На полу куча окаменевшего от времени кала.

Я глубокомысленно почесал репу.

В соседних домиках обнаружилось то же самое. Разнилось лишь количество кала.

Я направился вглубь лагеря, где должно было располагаться административное здание. Оно и располагалось.

Страшноватая столовая с расколоченными окнами, косая вывеска «Библиотека» на двери в ад. Торговый павильон со следами застарелого пожарища. Все это не эксплуатировалось по — крайней мере лет 20.

Я снова почесал… голову.

Возможно, это продолжение глюка. Но что мне им хотят сказать?

У меня не было ни тени сомнения, что в предыдущем было зашифровано информационное сообщение. Только что им хотели донести? И самое главное, то?

Создалось стойкое ощущение, что неизвестный располагает гораздо большими сведениями, чем может мне сообщить. С этой стороны он еще в более плачевном состоянии, чем я. Я незатейлив как грабли, просто не понимаю его. А он мучается, творит — и не может достучаться.

В кабинете рядом с библиотекой (судя по насратому и количеству использованных вырванных страниц — читальный зал) нашелся телефон с черной эбонитовой трубкой, по такой должно быть звонил еще сам товарищ Сталин, и я прикинул, не погрешил ли я против истины, приписав заброшенности всего 20 — ку.

Поднял трубку безо всякой надежды на успех, но о чудо. Связь работала. Правда, только в одну сторону и крайне примитивно. Мембраны исправно передавали ровный шум, там словно галка перекатывалась.