Александр Михайловский - Война за проливы. Операция прикрытия

– Пожалуй, – сказал фон Шлиффен, – это будет наилучший вариант. Дольше, но зато надежнее. При отсутствии риска открытия второго фронта спешить нам все равно некуда. Даже если война продлится на пару недель дольше, то ничего страшного. А что касается Бельгии, то если даже после французского вторжения на ее земли она не выступит на нашей стороне, у русского царя едва ли будут основания для претензий. Ведь все будет сделано в рамках международного права и законов цивилизованной войны.

– Вот что, мой добрый Альфред, – сказал кайзер, – берите этот план и дорабатывайте его до ума. Уже послезавтра я хочу получить от вас полные расчеты. Не исключено, что для того, чтобы поймать момент, нам придется перестраиваться прямо на ходу. Стол для европейского банкета уже почти накрыт и время обеда все ближе.

1 июля 1908 года. вечер. Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.

Император австрийский, король венгерский и прочая, прочая, прочая, Франц-Иосиф Первый (78 лет).

Сербское восстание в Боснии и Герцоговине полыхнуло практически одновременно, словно кто-то поднес спичку к рассыпанному пороху. В ночь с тридцатого июня на первое июля повстанческие четы вышли из подполья и в одно и то же время атаковали разбросанные то тут, то там отдельные батальоны из состава пятнадцатого армейского корпуса австро-венгерской армии. Вместе с этим они нарушали телеграфные линии, повреждали железнодорожные пути, а также уничтожали австро-венгерских полицейских и чиновников оккупационной администрации. Господин Димитриевич, готовя этот день, потрудился на славу. Силы, выведенные им из Македонии ради прекращения конфронтации с болгарами, весьма пригодились сербам в Боснии. Помогло и оружие, которое стало поступать в Сербию по линии военной помощи после разговора с русским эмиссаром. Сначала его везли вагонами из Варны, ну а потом, как в Софии поменялась власть, в Белград пошли целые эшелоны. Винтовки, пулеметы, минометы, и боеприпасы ко всему этому богатству. Хватало и сербской армии, и четникам в Боснии. Готовясь к решающей схватке, Российская Империя щедрой рукой отсыпала своим младшим братьям стреляющих игрушек. План совместных русско-сербских действий, с которым капитан Димитриевич впервые ознакомился за обедом в одном уютном ресторанчике, выполнялся с четкостью прусского военного механизма, только успевай поворачиваться.

Тридцатого числа по цепи управления из Белграда прошла команда «день гнева» – и все пришло в движение. Первой из-под австро-венгерской власти ушла «столица» сербского анклава, город Баня-Лука. Штаб сороковой пехотной бригады, а также два расквартированных поблизости батальона просто перестали существовать. И если австрийский имперский батальон попросту перестреляли и побрали в плен, то боснийский батальон территориальной обороны наполовину перешел на сторону восставших. Там, в Баня-Луке, был центр восставших, именно оттуда по стране расходились команды, управлявшие восстанием. Более или менее под контролем Австро-Венгрии остались приграничные районы, где концентрация воинских частей была максимальной, а также столица Боснии город Сараево и столица Герцеговины – Мостар. А в остальных местах бушевала сербская вольница и даже, более того, от разгоревшегося пожара искры перебрасывались в населенные сербами районы Далмации, Хорватии и Воеводины. И там уже имели место нападения на полицейские участки и обстрелы выдвигающихся к сербской границе воинских колонн. А там, глядишь, подтянутся и остальные… Итальянцы в Тироле и в окрестностях Триеста хотят в Италию, румыны Трансильвании – в Румынию; поднимут голову также чехи Богемии и прочие славяне, уставшие быть пасынками в склочной австро-венгерской семье.

Впрочем, до последнего дело дойдет едва ли, поскольку одновременно с известием о восстании из Санкт-Петербурга пришел грозный ультиматум, требующий в трехдневный срок передать оккупированную Австро-Венгрией Боснию и Герцоговину, а также иные земли, населенные сербами, в состав Сербии. Три дня и ни днем меньше; а потом, в случае отказа, война. Если же император Франц-Иосиф нападет на Сербию или Черногорию, то война начнется немедленно. Первый выстрел австрийской артиллерии по Белграду – и огнем орудий загрохочет вся австро-русская граница, к которой, как уже всем известно, уже подтянуты русские войска. Франц-Иосиф понимал и то, что у русского императора не дрогнет рука подписать манифест о начале войны. Слишком давно готовилась эта история – пожалуй, с самого момента восхождения Михаила на российский трон. Отец Александра Македонского, царь Филипп, любил говаривать, что для того чтобы все решить за один день, стоит двадцать лет готовить свою армию. Императору Михаилу двадцати лет не потребовалось, хватило и четырех; да и день, который должен был решить все, нынче был близок как никогда.

История о том, как русские взашей вытолкали хитроумных греков из-под Салоник и напоследок, для острастки, наподдали им сапогом под зад, была уже известна всей просвещенной Европе. Бедняжка принц Константин при этом даже получил ранение пулей в плечо и тяжелую нервную травму, когда на него, будущего греческого короля, орал и ругался нехорошими словами флигель-адъютант императора Михаила. Так то Константин – двоюродный брат через династию Глюксбургов, а матушка у него и вовсе из Романовых. Любого другого принца, или там генерала, на его месте просто прибили бы до смерти без всякой жалости, а этот отделался простреленным плечом и вызовом на собеседование к царю царей. О таком уровне влияния австрийский монарх мог только мечтать. Его держава в последние сто лет была сильна скорее не мощью армий, а ловкостью своих дипломатов, которые стравливали меж собой сопредельные страны, и еще лисьим умением подхватить кусок, выпавший из чужого рта. Вот теперь этого оказалось мало: императора Михаила не соблазнишь и не уговоришь; да и Германия, прежде верный защитник, теперь смотрит в рот только русским. Война, которая неотвратимо маячила перед Австро-Венгерской империей, в отличие от всех предыдущих, неумолимо грозила летальным исходом. Это не прежние разы, когда пережившая изнасилование империя Габсбургов поднималась с земли, отряхивала юбку, и, мило улыбаясь, сообщала победителю, что ей даже понравилось [66]. Однако этот раз ей уже будет не встать.

От таких новостей кому угодно станет плохо, – а ведь Францу-Иосифу было уже семьдесят восемь лет… Правда, этот мерзкий старикашка был бодр как никогда – вероятно, потому, что даже в аду его не желали видеть ни в каком виде. Пронять его удалось бы, наверное, только пневмонией [67]или пулей сербского террориста. Для первого в середине лета был не сезон, а от второго замок Шёнбрунн слишком хорошо охранялся. С другой стороны, такое завидное здоровье могло быть чревато тем, что бывший император переживет свою империю. И ничего приятного в этой ситуации для него не было – одни унижения и поношения седин…