Сергей Савелов - Я в моей голове 4

— Степановна вечером тебе поесть соберет. Зажигалки нет? (Я помотал головой.) Спичек возьми пару коробков и каждый заверни в целлофан. В рюкзаке огниво должно лежать, проверь. Провалишься в мочажину, рюкзак намочишь и спички заодно — чем огонь добудешь? — с усмешкой взглянул на меня.

Что такое мочажина я спрашивать не стал, чтобы не показывать свое дилетантство и предположил, что это глубокая яма с водой. Перетряхнул рюкзак и показал хозяину две металлические пластинки с насечками и зубчиками, связанными между собой сыромятным ремешком.

— Это?

Старик медленно кивнул, не сводя с меня взгляда.

Ну не лесник я! Привык к благам цивилизации. Это он годами бродил по своему участку, как по собственному дому.

— Вот смотри! — позвал Кузьмич меня к бумагам. — Это мой участок, — показал карту лесного массива, расчерченную на квадраты с какими — то значками и буквенными сокращениями. — Почти двести квадратных километров! — в голосе старика послышалась гордость. Но тебе это не надо. Вот наша деревня, а вот куда тебе надо, — поставил карандашом точку. — Напрямую километров десять всего, а сколько ты накрутишь, один бес знает?

— Место, где находится землянка возвышенное сухое, — продолжил он инструктаж, — Сосны растут. Огорожено обрывом вот этой рекой с севера, — он ткнул карандашом в извилистую голубую черточку, — и оврагом с ручьем с запада. — С этой стороны — ельник, — ткнул южнее основной точки, — а с этой низина, болотина, но проходимая, — показал восточнее.

— Главное для тебя преодолеть болото. На карте его нет. Вот схема, — придвинул тетрадь. — Тебе надо двигаться в основном на запад. В лесу ориентируйся на речку — держи ее справа, но не приближайся — ручьев, озер, болотин много возле нее, да и петляет она. Километра через три — четыре встретишь болото. Тут тебе надо приблизиться к реке, там у меня тропа через болото обозначена насечками на деревьях. Ищи насечки метрах в двухстах от реки. Берег там ниче, твердый. Про слегу не забудь. Это лето было сухое, возможно легко болото пройдешь. Метров через триста — четыреста выглядывай на том берегу темный ельник, вот и правь туда. Там берег и конец болота, а дальше держись по компасу на запад и ищи километров через пять бугор с землянкой, речку и овраг. За эти годы ниче не должно случиться с ними. Выйдешь из болота, обсушись, перекуси, отдохни.

Найдешь землянку, в дальнем правом углу копай под топчаном. Там захоронка. Сам решишь, что с ней делать. Поужинай, переночуй и двигай назад со свежими силами. Не торопись, особенно в болоте. Даю тебе еще один день на всякий случай. Если на третий день не вернешься, обращусь к властям.

Кузьмич задумался и признался:

— Боюсь тебя одного отпускать. То, что ты ходил за грибами или в поход, это не то. Лес надоть знать и чувствовать, а это приобретается годами. Это уж от безысходности тебя одного отправляю и завет Петра хочу выполнить. Судя по — всему, мне уж не доведется побывать тама, поэтому сообщу еще про другую захоронку. Закопал я еще в овраге кое — что. Захочешь, найдешь. Метрах в пятидесяти от устья ручья на середине склона под сосной закопано. Место сухое, в половодье не заливает.

Под вечер пришла Степановна. Когда ей сообщили, что я завтра собираюсь в лес, возмутилась:

— Совсем старый умом тронулся? Мальчишку в лес отправляешь? Местные по опушкам бродят, а дальше не суются. Чего там искать?

Так весь вечер и ворчала, собирая мне продукты.

Рассказы Кузьмича о войне.

— Расскажите Тимофей Кузьмич, как вы с Петром Петровичем воевали, — попросил я хозяина вечером, когда Степановна ушла и мне надоело выслушивать его поучения по нескольку раз, так как он начал повторяться.

— Вот веришь, Серега? О войне только и вспоминаются невоенные случаи, а не так, как в книгах пишут о войне, поисках, боях, как в атаки ходили и фрицев убивали… Четко помню, как резали и делили рулон портяночной материи или сожрали на троих зараз без хлеба килограммовую банку говяжьей тушенки, а потом поносили. Как нашли в брошенной немецкой машине ящик вина и напились все вечером. А в поиск, нет не пили, да и Петр следил строго, хоть и был спирт. Вот по возвращению, да, отмечали.

— Кстати вспоминается у меня случай, связанный с болотом. Возвращались мы с ребятами из — за линии фронта. Не помню уж, зачем тогда ходили. Прошли тихо фрицевскую передовую поздно вечером и оказались на болоте уже на нейтральной полосе. Тут немцы выдвинули пулеметный расчет, чтобы ночью прикрыть этот болотистый участок. Лежим мы в воде, а немцы устраиваются с пулеметом метрах в пятидесяти от нас. Слышно, как переговариваются, шутят, посмеиваются, ругают кого — то. Потом начали ракеты пускать и постреливать. Пули свистят над головой, а мы лежим, ругаемся про себя. Вот — жешь не свезло. Метров триста впереди наши окопы. Тут меня кашель пробрал и не знаю, что делать. Кашлянешь, услышат. Простыл, что — ли? До этого покашливал, а тут, как прорвало! Давлюсь, воду пью вонючую, пытаюсь кашель подавить. Голову окунаю, чтобы звука не издать. Стоит шевельнуться, болотные пузыри начинают бурлить, а вонь такая, как в пердильнике. Болотные газы, как их там — сероводород, во. Жду очереди немцев, чтобы отхаркаться. Петр кулак показывает, а я что могу сделать? Понимаю, если обнаружат нас, то всех положат. Так и пролежали до утра. Как начало светать немцы снялись, а мы поползли дальше.

Самое смешное, когда оказались в наших окопах кашлять расхотелось. Могу, а не тянет! Вот так организм пошутил со мной.

Ребята у нас подобрались дружные, надежные. Друг за друга горой. Уж и не знаю, как нас подбирали. Петра мы все уважали. Заступался за любого, кто провинится, за нашими спинами не прятался и никого не подставлял. Всегда он действовал с умом, продуманно и никогда своих, даже убитых не бросал. Старались вытащить и редко хоронили на той стороне. Меня он тащил на себе несколько километров, когда бедро прострелили, а потом, было дело, мы его.

Появился у нас в дивизии однажды майор политрук. Грузин или осетин какой. Холеный, хромовые сапожки сверкают, усики тонкие, ухоженные. Землянку отдельную себе вытребовал в несколько накатов. Берег себя, жизнью дорожил. Обставил ее будто бабий будуар какой. Баб таскал к себе, бывало. Разве чего скроешь от бойцов?

Невзлюбил он Петра. Петр же мог ответить так, не сдерживаясь, а эту тыловую шваль никогда не уважал и плевать ему было на звания и чины. Политрук при случае всегда находил к чему придраться или упрекнуть его, или нас, пользуясь званием и чином. То честь не так отдали, то одеты не по уставу и все давил на политическую несознательность, распущенность и прочее.

Предупреждали его другие офицеры, чтобы не задирал нас. Мы же большую пользу для дивизии приносили. Это понимали опытные начальники и смотрели сквозь пальцы, как мы ходим или живем в своем расположении, но не этот хлыщ.