Сергей Савелов - Я в моей голове 4

— Ну, с чем явился? Чего опять у меня понадобилось? — недовольно спросил старик, с неприязнью глядя исподлобья на меня.

Я опешил от такого приема. Значит у него бывают нежеланные гости и он спутал меня с ними?

— Здравствуйте, Тимофей Кузьмич, — я кивнул головой и приветливо улыбнулся. — Вы меня, вероятно с кем — то путаете? Вообще — то, я к вам с письмом от Ксенофонтова Петра Петровича.

— Вона как? — старик заметно удивился. — Ну, раз так, проходи, присаживайся. Можешь возле окна (усмехнулся). Ну и, как он там? — спросил.

— Погиб он. В авиакатастрофе вместе с Романовым Григорием Васильевичем, — печально поведал я трагическую весть и протянул старику листок с посмертным письмом Петра Петровича.

— Вона как? — повторил старик. — Ну — кась, подай очки, вона на столе лежат, на газете, — распорядился. — У меня ноги, вишь, отказали. Шкандыбаю по хате на шести ногах, — пояснил, коснувшись стула. — Так пока соберусь в поход…

Я подал хозяину очки, взял другой стул и уселся у открытого окна. Вонь все же чувствовалась. По — видимому, ею здесь все пропиталось — полы, стены, шторы, постельное белье, занавески…

Старик несколько раз перечитал письмо и отложил рядом на постель.

— Значит, все — ж погиб незабвенный Петр Петрович ране срока, — задумчиво произнес хозяин, глядя в сторону и качая головой. — Две войны прошел, сколько раз под пулями бывал на войне и после…. А вон, как все обернулось. — У тя, курить есть? — повернулся ко мне.

Было видно, что он расстроен.

— Не курю, — признался я.

— Надо помянуть друга, — решил ветеран и с силой ухватился за спинку стула.

— У меня водка есть! — подхватился я с готовностью.

— А — а, — брезгливо поморщился старик. — Этим пойлом только травиться. У меня есть настоечка. Слеза, все хвори выгоняет! Раньше делал для себя, а сейчас берегу для особых случаев. — Сходи — кось на кухню, пошарь в столе. Должна быть там начатая бутылка. Да огурчиков прихвати, соленых. Жаль хлеба нет. Степановна, когда еще принесет, а в холодильнике сало должно быть.

Кузьмич разлил самогон по стопкам, когда я «накрыл» стол и поднял свою на уровень глаз. Проговорил:

— Пусть земля ему будет пухом! — шумно выдохнул и выпил.

Потом правой половиной рта откусил огурец и зажевал оставшимися зубами.

Я тоже выдохнул и опрокинул стопку в рот. Горло перехватило, обожгло. Я судорожно зашарил выпученными глазами по столу в поисках воды, которой там не было (совсем из головы вылетело), схватил огурец и в панике зажевал. С шумом выдохнул. Фу, отпустило! Да в этой слезе градусов семьдесят — восемьдесят! Снова я полез за платком, чтобы в очередной раз промокнуть слезы. В пищеводе потеплело и чувствовался аромат каких — то трав или корешков.

— Управился? — без улыбки спросил меня хозяин. — Рассказывай! Чем он занимался? Как оказался в самолете? Все рассказывай, — распорядился.

— Он у Первого секретаря ОБКОМА Романова работал помощником, — пояснил я. — Вылетели из Москвы, а над Калининской областью произошла авиакатастрофа. Все погибли….

— Эва! — покачал головой он в удивлении. — Высоко Петр взлетел! Высоко и падать пришлось, — констатировал. — Эх! Сколько нам пришлось вынести! — задумчиво покачал головой. — Выжили, а тут… Значит, он предполагал, что так закончит? — старик покосился на свою постель, на которой осталось письмо. — А ты здесь каким боком? — спросил.

Ответить я не успел. Хлопнула входная дверь и в горнице появилась та старушка.

— Оп — па! Они уже пьют? — воскликнула она без злобы.

— Присядь, Степановна! Выпьем за помин хорошего человека, моего друга, — пригласил Кузьмич. — Сергей вот, горькую весть доставил.

— Ну раз, ты говоришь, друга, значит действительно хороший человек был. Сяду и помяну, — согласилась она.

Подошла к столу и начала доставать из старой сумки продукты.

— Что же вы так сидите, мужики? — упрекнула нас. — Накрыли бы по — человечески! — принялась суетиться.

Помянули во — второй раз втроем, не чокаясь. Теперь настойка пошла легче, да и я был готов — приготовил заранее воду для запивки.

Через некоторое время за стеной шумел газ, варилась картошка, яйца. Степановна периодически бегала на кухню, а на столе появились салат из огородной зелени, соленые грузди, нарезанные ломти хлеба и батона, в отдельном блюдце розовело сало. Старики привычно перешучивались и можно было подумать ругались, но я заметил, как старушка ненавязчиво подсовывает снедь старику. К горькой теме больше не возвращались. Я чувствовал, как в голове шумело, а мне было хорошо и спокойно в этом доме и с этими людьми.

— Вот, Серега! — признавался поддатый Кузьмич. — Как обездвижил, так Степановна взяла надо мной опеку. — Когда моя умерла, так надоть было нам сходиться! Оба — ж одинокие остались с ней, да я детей постеснялся. Сейчас бы жили одним домом.

— Кобелем ты был в молодости! — услышала разговор старушка с кухни и вошла с комментариями в комнату, неся глубокую тарелку с парящей картошкой. — Что же ты меня в молодости только тискал, да на сеновал или в кусты ташшил, а не в сельсовет? Да и я была молодой, глупой. Мечтала целой под венец пойти. Вот и дождалась — осталась вековухой. Машка — то твоя, похитрее оказалась. Не такой принципиальной. Враз окрутила тебя, кобеля!

— Я, когда с войны вернулся, в селе из мужиков осталось полтора калеки и те нарасхват, — виновато улыбнулся Кузьмич. — Не знашь, за каку работу браться или на каку бабу лезть — везде нужён, нарасхват. Ране село многолюдным было, лесоразработки, «торфянка». Планировали даже узкоколейку строить, да не довелось. Голодно тогда было, а тут лесники понадобились. Вот я и пошел. Всегда старался держаться подале от начальства. А Петр при чинах был, приходилось, вот и не уберегся, — сделал старик неожиданный вывод.

— В лесу — то хорошо! — продолжил свой рассказ он. — Многие тогда лесом жили, грибы, ягоды, зверья, птицы развелось. Вот и спасался лесом народ от голода. Оружия, то на руках хватало и мне работы находилось…. Да большинство — то — нормальные мужики. Понимаю, что не от хорошей жизни за ружье взялись или лес для стройки, понадобился. Чаще расходились по — хорошему. Редко звери в человечьем обличье попадались. Те убить норовили. Я — то стрелял в ответ, но старался взять живьем. Приловчился на войне скрадывать. Таких и доставлял начальству. Мирно с людьми жил, уважали меня….

После ужина, когда Степановна отправилась к себе домой, Кузьмич «сходил» в горшок, накрыл крышкой, чтобы не вонял и предложил ложиться спать.

— Завтра о делах поговорим, — объявил он свое решение. — Ложись в дальней светлице. Степановна тебе там постелила. Не так пахнет, — пояснил.

Я уснул быстро. Вероятно, сказалась усталость после долгого пути, да и выпил за помин души Ксенофонтова.