Елена Ершова - Рубедо [СИ]

А пока люди валили лес.

Везли на телега гробы с телами погибших.

Конвой уводил арестованных.

Пахло гарью, подгоревшей кашей, чаем, гарью, человеческим и конским потом и снова гарью.

И за этим всем Марго не уловила момента, когда Генрих поджег сухостой. Но очнулась от рева встречного пламени и восторженных криков, и увидела, как огненная стена несется от окраины Авьена вглубь заказника. Тогда Марго увидела его: все еще бледного и осунувшегося лицом, еще более встрепанного, в обожженном мундире. Он прогарцевал мимо падающих на колени людей, мимо людей, простирающих к нему ладони, мимо людей, славящих его, благодарящих за спасение. Мимо своих людей, которых и вправду должен был спасти, и улыбался растерянной улыбкой, будто не знал, что делать с их благодарностью, одной рукой придерживая поводья, а другую вознеся чуть вверх, и Марго различила, как в ладони Спасителя плясало пламя.

Она будто наяву ощутила прикосновение огрубевших от шрамов ладоней к своему лицу…

Завтра ему будет больно.

Хотелось окликнуть его по имени…

Он и сам знал, что ему будет больно. Будто не было ни огня, ни смертей, ни расставания на задымленном вокзале. Вот только Генрих не походил на того жадного до прикосновений мальчика.

Генрих смотрел в огонь — он сам был огонь, и огонь — его стихия, и его лицо, подсвеченное заревом — Марго никогда не видела такого лица раньше! — было одухотворено и прекрасно, будто с иконы.

В горле стало так тесно, а в голове — гулко, что Марго почувствовала слабость. И точно в этот же момент она краем глаза увидела Вебера…

Тот по сторонам крутил головой, будто выглядывая что-то или от кого-то спасаясь. И никто — кроме Марго, — не видел его. Никто не обращал внимания на него! Две огненные стены неслись навстречу друг другу, и страшный гул стоял над землей, и жизнь боролась со смертью. Поэтому, никем не замеченный, Вебер дошагал до патрульной кареты. И, оглядевшись снова — Марго сразу же опустила глаза, наблюдая лишь краем зрения за верткими силуэтами, — впрыгнул внутрь. Спустя какое-то время там раздались резкие хлопки — их заглушил огонь и ветер, — но Марго ни с чем не спутала бы эти звуки. Звуки револьверных выстрелов.

Она застыла, боясь пошевелиться и чувствуя, как дрожат колени.

И в тот же миг кто-то подхватил ее под локоть.

Марго испуганно прянула.

— Прошу прощения, фрау, — склонил голову, увенчанную котелком, коротышка в прогулочном фраке. — Мне подумалось, вы вот-вот упадете в обморок.

— С… пасибо, — пролепетала Марго, выравнивая дыхание. — Мне просто почудилось…

— Что?

— Ничего.

Ей не хотелось говорить про Вебера. Не хотелось показаться странной или привлечь к себе внимание.

Низенький господин тотчас отпустил ее руку. Марго не понравился его взгляд: острый, наполненным любопытством и узнаванием.

— Герр Шульц к вашим услугам. Мы имели честь быть знакомыми прежде?

Она мотнула головой.

— Нет. Я… только прибыла в Авьен…

— А мне показалось…

Господин отступил в тень, но даже оттуда Марго чувствовала на себе пристальный взгляд.

Она ничего не сказала вернувшемуся Раевскому. И, сказавшись утомленной, дремала всю дорогу домой. Ей было не по себе: это был уже второй человек, который сказал об узнавании — может, один из бывших клиентов Марго или знакомый ее покойного супруга. Она не хотела вызнавать. В конце концов, усталость и волнение взяли вверх, и, только коснувшись кровати, ее сморил сон.

Ей снился огонь и мотыльки. И Отто Вебер, нацеливший револьвер в голову Генриху…

Марго металась по кровати, но не могла проснуться, а ближе к утру кто-то заботливо укрыл ее покрывалом.

Госпиталь Девы Марии.

— Евгений, вы обещали…

Марго встала у порога, держась рукою за дверь. Раевский тотчас же отнял глаза от газеты.

— Дорогая, вам нездоровится? Вы бледны.

Марго изобразила улыбку и ответила мягко:

— То просто волнение последних дней. Но теперь на улицах спокойно. Огонь отступил. Второй день как нет новых заболевших. И нет причины откладывать далее.

— Что вы хотите? — он отложил газету.

— Отвезите меня в госпиталь на Райнергассе. Вы обещали.

Раевский взял ее подбородок в свои ладони — теплые, человеческие, не тронутые огнем, — и провел большим пальцем по щеке. Марго ответно сжала его запястье.

— Ваша решимость равно вашей красоте, — проговорил Раевский. — Опасное сочетание, вы знаете?

Она покраснела. Стало стыдно от собственной настойчивости, от потайных мыслей, с которыми Марго жила последние несколько дней после прекращения пожара. Она не хотела бы думать о Генрихе, но все равно думала: что, если он все же увидел ее там, сквозь огонь и дым? Может, узнал по взгляду, по напряженной позе, по тонким запястьям, которые он сам охватывал обожженными и голыми пальцами? Встретит ли его в госпитале Девы Марии, который Генрих открывал однажды, полный светлых надежд?

— Мне говорили… однажды, — сказала Марго и отняла руку.

Раевский отзеркалил ее жест.

— Что ж, если вам угодно. Мы скоро ждем поставки и, полагаю, будет не лишним ознакомиться с покупателями. — Он задумчиво погладил собственный подбородок и заметил: — Я слышал, госпиталь находится под эгидой самого Спасителя.

Марго ответила вновь вспыхнувшими щеками. Не обратив на это внимания, Раевский воодушевленно продолжил:

— Я видел его на пожаре. Должен заметить, это было внушительное зрелище! Жаль, что в суматохе я не успел подойти к его высочеству. Но, быть может, мне еще удастся это сделать.

— Что? — отозвалась Марго. — Зачем?

— Просить благословения на наш брак, разумеется, — невозмутимо сказал Раевский и вышел, чтобы поймать экипаж.

Пожар вычистил с улиц инакомыслие. Зачинщики бунта были очень скоро осуждены к каторге. Газеты наперебой расхваливали Спасителя, и если прежде домовладелец высказывал недоверие и даже слабое порицание решению опустошить кафедральный собор, то теперь говорил, заглядывая постояльцам в глаза:

— Его высочество мудр и дальновиден! А что до мощей — то ведь предки его. Кому, как не его высочеству, понимать? Он ведь Спаситель наш!

Город по-прежнему был наполнен лишь патрулями да каретами медиков.

С колокольни глашатай кричал:

— Вторые сутки никто не заболел! Вторые сутки чахоточных ноль!

Люди с надеждой липли к окнам, провожали завистливыми взглядами экипаж Марго. А она ехала как на иголках, не смея держать в своей руке руку Раевского, рассеянно поддакивая ему и стараясь не думать о Спасителе.

Госпиталь был как и раньше — с заколоченными окнами и разбитой лестницей, — но все же и в нем что-то неуловимо изменилось. Марго ощутила это, едва переступив порог. Коридоры, будто, стали светлее, в холле появились вазоны со свежими тюльпанами, и доктор Кауц, поспешно вышедший им навстречу, был опрятен и явно довольный собой.