Василий Панфилов - Детство 2

— Любо! — заорал вдруг Дурдин, который ещё жопой недавно. — Ай да казачество еврейское!

И перстень с себя срывать! Но тут быстро официанты сообразили, у них такие сцены не впервой. С подносами пустыми – раз! И пробежались. Да к нашему столику.

А там! Мама дорогая! Горой! Ассигнации, часы, перстни, портсигары, табакерка даже! Три раза пели на бис. Потом перемигнулись, сигнал музыкантам дали, и как вжарили!

Да танцами такими себе еврейскими!

Еле отпустили. Каждый прям што-то сказать норовил, да кто по голове потрепать, а кто и руку пожать! И денег ещё перепало. Некоторые, правда, свои подарки назад забрали, но пообещали вернуть потом с гравировкой подарственной.

Ценности с подноса – в мешок, без счёта! И в банк. Вышли когда, меня ажно штормило. Двадцать три тыщи без малого, и это только деньгами! А ещё портсигары всякие.

А Владимир Алексеевич смеется только.

— Эх, щеглы! Знали бы вы, сколько на балет уходит! Одна балерина обходится порой дороже крейсера!

И вижу – не врёт ведь! Такие себе глаза потому как – вроде и смеётся, но горечь в них.

«Весна пришла в Париж, но не радует она простых парижан!» [30] Над Парижем светит солнце, но парижан оно не радует. Авторство фразы «Весна пришла в Париж, но не радует она простых парижан», к сожалению, установить теперь сложно: оба главных претендента – Георгий Зубков и Анатолий Потапов – блистательно под эти цели подходят. Злые языки утверждали, что эта фенологическая аллюзия далеко не случайна: мол, автор отсылает слушателя и зрителя к не менее легендарному «Над всей Испанией безоблачное небо». С почти стопроцентной вероятностью эту версию можно считать апокрифом: уж больно глубока аллюзия.

Непроизвольно потянул носом по шлейфу сигаретного дымка, потёр уши. Тянет курить… а дорого! Пришлось бросить. Много чего пришлось.

Во Францию попал по одной из сложно закрученных учебных программ. Нахожусь вполне легально, а вот с работой – шиш! Не имею права. А жить на что-то надо, вот и кручусь.

Тяжело, слов нет! Дорогой город, просто охренеть насколько! Квартиру снимаю в арабском гетто, хотя сроду не подумал бы, что в принципе сунусь туда. А вот припекло, и сунулся, и ничего так, живу. А куда деваться?

Своеобразный народец. Не плохие, но и не хорошие, сами по себе, отдельно от Парижа и Франции.

Пытались вначале на излом пробовать, но даже до драки не дошло. Жёстко поговорили, но без перехода на личности. Да как-то так и прижился. Не я один, к слову. Хватает здесь белой нищеты.

Не потому, что крут безмерно или там русских уважают. Вот уж чего нет! Просто делить нечего. Пусть не араб и не африканец, но и не полноценный европеец. Русский.

В общении с французами это скорее минус, они те ещё шовинисты. С арабами как раз нормально более-менее. Ни СССР, ни Россия к ним с цивилизаторскими миссиями не лезли, потому к нам претензий особых и нет.

А вот к европейцам есть. Арабы и африканцы себя не просителями и беженцами ощущают, а скорее этакими справедливцами.

Европейцы лезут к ним, выкачивая недра и проводя гуманитарные бомбардировки? Ну так и нечего удивляться потоку людей, хлынувших в прекрасную Европу, и не собирающихся работать. Пособия воспринимаются как несправедливо маленький налог от Европы на экономическую, а порой и военную оккупацию их родных стран.

Снимаю квартиру вместе с парой алжирцев. Такие себе чёткие пацанчики, ну да не мне пенять. Нормально всё.

— Русский! — окликнул меня по возвращению с курсов Ахмед, выгуливающий во дворе малолетних отпрысков. — Зайдёшь посмотреть? Течёт!

— Хоть сейчас!

— Сейчас нет, — замялся тот, — дома только жена, а женщине наедине с чужим мужчиной, сам понимаешь…

— Звони, подойду!

Так вот и кручусь. С утра курсы, по вечерам приспособился в гетто подрабатывать. Сюр полный, вот уж чего не ожидал от «Прекрасной Франции». Иначе представлялось себе, сильно иначе.

А с другой стороны и удобна подработка такая. Местные, в гетто, всё больше криворукие и ленивые. Если и могут сделать что-то хорошо, то будут делать это до-олго…

Сантехника, мелкий ремонт по электрике и бытовой технике, да хоть и обои поклеить! Заработки разовые, но для «поддержания штанов» хватает. В обрез.

Хотя в последнем больше учёба виновата. Как-то затянула. Мыслишки появились – сдать экзамены пусть и не в Сорбонну, так в один из колледжей. Есть программы и для иностранцев. Хоть бы и по сантехнической части, но инженером. Диплом европейского образца, и… себе-то уж что врать!?

Самореализация, мать её. Шанс. Назло всем. Спившимся к херам одноклассникам; классной, мать её, руководительнице и всем, кто предрекал мне пролетарско-помоечную жизнь.

Дурацкий сон! Присыпается иногда такое, што ни уму, ни сердцу. Куда ево приткнуть? Пляски снящиеся на пользу денежную пошли, да и железячные сны тоже ничего так, интересно! Как с машиной вожусь, к примеру. Ни хренинушки ведь не понимаю, но интересно! Кажется, што вот-вот пойму, а тогда и ух! И ведь когда-нибудь пойму, вот ей-ей! Пусть не сразу, а только краешком, но мне бы только ухватиться за самый кончик, а там и размотаю весь клубочек железячный.

А это так, только душу разбередил. Вылезает такое, из прошлой жизни, и начинает орёл Зевесов клевать, только не печень, а душу и мозг. Кто я, да как, да как там родные… не помню ведь никого и ничего, а беспокоюсь ведь!

Хуже нет такой ситуации! Не помнишь ничего и никого, а беспокоишься. Сюр! Иррациональное бессознательное.

А ещё постоянно спросонья сигареты искать начинаю. Тогда ещё курить бросил, и крепко помню, што навсегда. И по новой! Проснулся, и хотение до табака. Откуда такая зацикленность на табачище!? Вылезает же! Правда, и проходит быстро. Пять минут, и как и не было.

Встал после вчерашнего позднёхонько, чуть не к восьми утра. Хоть и вернулись вчера до полуночи, но до-олго заснуть не мог.

Усталость такая, што малость ноги не подкашиваются, а перед глазами купцы да иваны, да в голове песенки вертятся раз за разом. И так бывает.

— А? — заворочался Санька под скрип пружин. — Щас, минуточку… а?!

Он резко вскочил, озираясь по сторонам.

— Где?! А… Егор… У Владимира Алексеевича, да?

— Да. Спи.

Санька лёг вяло и поворочался, но вздохнул, да и встал решительно.

— Никак! — пожаловался он. — А устал ведь! Будто в одиночку баржу разгружал.

— Такая же ерундистика. А прикинь? Не сюда ночевать, а в Трубный, к мастеру? Вот ей-ей, до самого утра бы народ развлекал! Сперва песни, а потом и о купечестве со всеми подробностями. Бабы, они такие! Кто как сидел, да кто во што одет. Все соседи пришли бы!