Василий Панфилов - Детство 2

— С обеда и уйдём.

— А?

— Заказали выступление, — поясняю, кидая ему с вешалки пальтецо на ватине. — Купцы Содовниковы на именины племяннику.

— А ты пошто? — спрашиваю у девочки, вытащившей было кус хлеба из-за пазухи. — После обеда снова? Ну так и пошли с нами, угощаю.

Глянула на меня недоверчиво, но я глаза не опускаю, и такое солнышко в ответ взошло! Подхватилась вместе с петухом, да и с нами.

— Волнухинская мастерская, — пояснил Санька, — здесь же и столовая, Моисеевна заправляет с дочкой.

— Жидовка?

— А и не знаю, — потерялся Санька, — што-то даже… хотя вряд ли, попы прицепились бы. Из староверов скорее.

Две комнаты сводчатые, внутри столы дощатые, скоблёные начисто, добела. Чёрный хлеб горами – бери! И ни единого таракана, даже и удивительно. Вот же чистотки!

— Новенькие никак? — подслеповато прищурилась от печей старушка, вкусно пахнущая съестным.

— Новенькие, Моисеевна! — бойко отозвался Санька.

— Ну и славно!

Щец взяли с говядиной, да и сели за столы, с тулупчиками под жопы. Малая истово ест. Не голодает, да и так – видно, што любимица в семье. Но мясо небось не каждый день!

Молча ели – воспитание-то деревенское, за пустые побрехеньки за столом ложкой по лобешнику небось каждый схлопатывал, да не шутейно! До шишака.

После щец кашу молочную, да с молоком, тогда только и расплатились.

— Порядки такие, — пояснил Санька, — доверяют!

— А… — открыл я я было рот, да и закрыл. Нет, не обманут. Даже если поедят чутка бесплатно, когда в кармане совсем пусто, то потом с лихвой и расплатятся. За доверие-то.

Вышли, а Санька заодно объяснил Солнышку за туалет.

— Когда выступление-то? — повернулся он ко мне, накидывая тулупчик уже на улице.

— Завтра.

— Так песни же сто раз спеты! — возмутился он.

— Песни! — я поднял палец. — Мы с дядей Гиляем ещё и номера придумали, сценки называется. Такое себе, жидовское взял, да и как через стекло увеличительное, на смешное. Необидное штоб самим жидам, но со стороны таки да! Отрепетировать надо. И вдругорядь тоже будем репетировать! Потому как иначе нам раз заплатят, два, да и всё на этом.

— Ну… тоже верно, — согласился Чиж, запаковываясь в шапку. — Вот веришь? До сих пор щипаю себя иногда! Сколько, кстати, платят-то?

— Сто рублей. Но это пока так, в новинку всё, на слуху. Потом новизна уйдёт, но на танцы надеюсь. Через месяцок как раз оклемаюсь, чтоб кубарем вертеться. Хотя тыщщи уже платить небось не станут!

— Небось! — согласился дружок. — Да и сто рублёв – ого-го! Денжищи! То-то бабка за меня порадовалась бы!

— Да! Пока помню, — я чуть замедлил шаг. — Печка в классе – жуть просто!

— Алексей Степанович хороший учитель, — заступился Санька насупливо.

— А я што? Просто не хозяин!

— Ну… да. Чево нет, тово нет!

— Напомнишь в таком разе о печнике. Уговориться с ним, да штоб в воскресенье с помощниками – раз! И в понедельник уже нормально, а не угар дымный по всей комнате. Самим же дышать.

— Кака-ая прелесть! Наденька, ты чудо! Хвост Трубой, сэр Мягколап, леди Мышецап! Когда, Надя, когда ещё!? Ой….

Ученицы, собравшиеся в кучку, наконец-то заметили учительницу, и благовоспитанным ручейком растеклись классу, алея щеками.

— По какому поводу переполох в благородном курятнике? — София Ивановна настроена благодушно и посему позволила себе небольшую вольность. Девочки у неё воспитанные и славные, пусть порой и чрезмерно увлекающиеся.

— Надя…

— Наденька… — загомонили девочки, но тут же застеснялись.

— Надя Гиляровская новую серию рассказов начала, — встала Любочка Звягинцева, смущённо глядя на педагога, — да вот и зачитались – так, что и начало урока не заметили. Простите!

— Однако! — София Ивановна протянула руку, и через несколько секунд в неё легла тетрадь.

— Гм, — сказала она через несколько секунд, — однако!

На лице педагога появилась сдерживаемая улыбка, но минуту спустя она всё-таки расхохоталась, что вызвало восторг всего класса.

— В прошлом году, — начала она, глядя на Наденьку Гиляровскую, — у тебя появилась первая публикация в газете. Перевод Лондонской хроники спортивной жизни, если не ошибаюсь.

Закрасневшаяся Надя вскочила и закивала отчаянно. София Ивановна одна из любимых учителей девочки, и такая памятливость нешуточно льстит.

— Это, — чуть улыбнувшись такой реакции, учительница положила руку на тетрадь, — литература. Настоящая. Буду ждать публикации, для начала в газете.

И тишина… сменившаяся восторженными взглядами. Кудахтать, после недавнего сравнения с курятником, девочки не стали, но взгляды!

— Ма-ам! Представляешь?! — донеслось из прихожей. — Меня… учительница похвалила… Софья Ивановна! И-и-и! Хвост трубой… и сэр Мягколап…

Прерываю репетиции, и выхожу из комнаты. Раз! Вернувшаяся из гимназии Надя, не успевшая даже раздеться, повисла на шее. Засмущавшись, тут же отскочила.

— Ма-ам… представляешь?!

— Пока нет, — с трудом тая улыбку, отозвалась Мария Ивановна, — но очень хочу представить.

— Ф-фух! — выдохнула девочка, и начала рассказывать уже более-менее упорядоченно, иногда только срываясь на солнечные улыбки.

— …даже так? — приятно поразилась хозяйка дома. — Сама учительница порекомендовала к публикации? Ну-ка…

Чтение вслух затянулось, прерываемое взрывами хохота. Смеялись до слёз, до икоты.

— С нашего разбойника сэра Хвост Трубой писала? — поинтересовалась мать. — Похож! Только рисунков и не хватает.

— Ну-ка, — Санька выдвинулся вперёд с видом сомнабулы, — карандаш, карандаш…

На подсунутом листочке начал проступать кот – почему-то в робин-гудовской шапочке на мохнатой башке. Листок в сторону… и начали появляться силуэты Мягколапа и прочих героев трёх коротеньких рассказов. Пока трёх.

Наблюдаем за рисунками, как заворожённые. Здорово! А после услышанного это кажется каким-то волшебством. Вот они! Живые!

— Так вот, — шепчу одними губами, — а ты говорила!

Но Надя не смотрит на меня и не слышит. Притулившись с левого бока к Саньке, она смотрит за появлением героев на свет.

— Егорка! — неверяще кликнула меня знакомая торговка пронзительным голосом, прорвавшимся через чаячие крики товарок. — Никак ты?!

— Не, Мань, перепутала, не я то, — отвечаю с видом самым што ни на есть серьёзным и строгим, отчего баба теряется. Подавшаяся было вперёд, она сызнова кулем оседает на корчагах, лупая заплывшими глазами.

— А! — отмирает она чуть погодя, когда вокруг зашелестели смешки и хохоточки. — Ишь! Ха! Здорово вышло-то! Ты как? По делам, или соскучился по Хитрову рынку.

— Всего по чутка, — останавливаюсь рядышком, на утоптанном грязном снегу, смешавшемся с остатками еды, окурками цыгарок и харчками. — Дружков-приятелей навестить, да и дела кое-какие обкашлять.