Василий Панфилов - Детство 2

— Сама-то как? — интересуюсь вежественно. — Хахаля не переменила?

— А! — махнула та рукой, рассмеявшись визгливо. — И не единого! Толку-то! По мущинской части они всё больше на водку налегают, а кулаком в глаз чаще получаю, чем промеж ног залазят!

— Известно дело, — соглашаюсь с ней, — водка! Тут или пить, или по бабам гулеванить, а на всё сразу и здоровья не хватит!

— Да где ж таких промеж нас взять-то? — удивляется она. — Штоб без водки!?

— Не зазнался, — торговка съестным, закутавшаяся от мороза матрёшкой, глядела вслед мальчишке, здоровкающемуся по рынку со всеми встреченными многочисленными знакомцами.

— Погоди, успеется! — кликушеским тоном сказала товарка, — эвона куда влез, а?! Не на рассамый верх, но для нашего брата так и ого! С иванами ручкается и дела ведёт, как так и надо!

— Да он и сам, почитай… — попыталась было пустить сплетню вредная Безпалиха, но была зашумлена соседками.

— Думай, што говоришь! — ярилась Маня Корноухая. — Сам, ишь! Он хоть и хитровский, но в ночных делах не замечен, хотя и зазывали! Ишь!

— Да я што?! — отбивалась растерянная Безпалиха, — рази то в укор!?

— В укор иль в почёт, а чужова не приписывай! — отрезала Корноухая.

— Сёмочка? — вгляделся я в ссутулившуюся фигуру. — С трудом узнал! Скукожился весь в себя так, што прямо ой!

— Помяли, — вяло отозвался он, жамкая руку, — в драчке-то. И ведь веришь? Самое обидное не то, што помяли, а то, што ни за што! Перепутали, мать их ети! Потом стояли, тряслись, чуть не сцались в штаны, а толку? Рёбра-то поломаты!

— Денег-то есть? — я озабоченно зашарил по карманам.

— Есть, спасибочки, — расцвёл польщённый вниманием голубятник, — я не совсем уж пропащий, штоб пропивать да прогуливать всё до копеечки.

Сёма в охотку понарассказал новостей, я охал в нужных местах и круглил глаза.

— Накось! — я вытащил из-за пазухи сигару, когда знакомец вытащил было кисет на закурить. — Специально взял коробку, когда на Хитровку пошёл. Дай, думаю, порадую приятелей своих табаком хорошим! Угощеньице.

— Ишь! — Сёмочка обнюхал сигару, — душевный запах! Пробирает!

— Ты погодь! — посулил я. — Затянешься когда, вот тогда и да – душевно! Крепченая, но и духовитая притом, страсть! Уж на што я к табачищу не пристрастен, а то и носом дымок тяну.

Постоял с ним ещё, побеседовали чинно – так, штобы заприметили его с сигарой да со мной рядышком. Форс! Мне несложно иногда, а ему лестно чутка. Ну и так, информация.

— Котяра! — форточнику я радовался вовсе уж искренне – такой себе человек, што на Хитровке из туды-сюды годков чуть не самый близкий. Не друг ещё, но вполне себе хороший приятель. — Экий ты стал! Не шпиндель уже мелкий, а плечи-то развернулись! И жилистый притом, без жиринки!

— Подрос мальца, — довольно щурится Котяра, хлопая меня ответно по плечам, — на нормальных-то харчах!

— А по ремеслу как?

— Так себе, — отмашечка небрежная, — могу ещё, но начал потихонечку картами баловаться, и скажу тебе, куда как интересней выходит! И по деньгам, и так – по азарту. Старые долги закрою, да и в шулера.

Угостил его сигарой, припрятанной бережно на потом, да и сели на корты с семками. Тут же зафыркалось обоим разом, вспоминаючи.

— Как будошник ногой тово – под сраку? А!? — Котяра пхнул меня локтем в бок.

— А то! Посейчас помню! Сценка! Не раз и не два такое видел, но вот ей-ей – тогда будто сценка из спектакля. Нарошно сыграть захочешь, а и не сразу выйдет!

— С-сука! — сбившись со смешков, зло выдохнул приятель, хищно глядючи в сторону. Рысь перед броском!

Я туда же глазами, да самого и перекосило. Такая себе обыденная хитровская сценка, к которой так и не смог привыкнуть.

— …пащенок, — доносятся отдельные слова, — я тебя… рожала…

Простоволосая баба с сальными лохмами вместо волос, выскочившая на площадь полураздетая откуда-то из подвалов, дитёнка лет семи лупасит. Прохожие… а што прохожие? Жизнь как есть! Хитровская.

— Вот веришь ли, — потухше сказал Котяра, — помогать пытался. Толку-то… Деньгами бесполезно, уж я-то знаю! Сам так же, по малолетству, родителям на водку… Им, тваринам, сколько ни принеси, а всё мало! Кормить пытался, да куда там! Оброк подняли, да вовсе уж кормить перестали, раз уж есть кому.

— Тоже… — он харкнул смачно, — родители! Думал было собрать таких вот детишек, ну и на свой кошт. Ничево таково, а просто – комнату снять, да кормить как-никак, хоть два разочка в день. Так веришь ли? Выкуп родители запрашивать стали! Дескать, а для чево тогда рожали? Пущай кормят! Так и…

Он махнул рукой, ссутулившись плечами. Разговор как-то и не заладился. Не потому, што неприятно друг с дружой, а просто, што тут говорить? Посидели чутка молча, покивали, да и разошлись.

Настроение у меня сразу такое себе, минорное. Не грусть-тоска, но вполне себе рядышком. Но какое ни есть, дела делать надобно!

Наткнулся взглядом на мальца лет девяти, да и поманил. Только крупа льдистая из-под ног его взвилась, да и вот! Стоит.

— Федьку знаешь? — да поясняю, какого именно.

— Агась! — и вид самый што ни на есть лихой и придурковатый, даже сопля под носом замёрзлая в образ легла. Обрывистый, лохматистый, давно не стриженный и не банящийся.

— Ну так зови!

Вместо денюжек пряник, да тот и рад! Деньги в таком возрасте если и зарабатываются детворой, да достаются совсем не им. А так хоть пузо порадует перед Рождеством.

Ждать долго не пришлось – нарисовался. Но один, без верных своих…

«Миньонов», — вылезло из подсознания.

— Ты как? — пожимаю Федьке руку. — От сыщицкого ремесла не отошёл?

Ухмылочка в ответ, да такая, што и без слов ясно – куда там отошёл! Продвинулся скорее.

— Ну и славно, — я достал бумаги с именами и адресами нужных людей. — Дядя Гиляй, слыхал?

— Кто ж не слыхал? — удивился Фёдор. — Журналист, а ныне и опекун твой. Вся Хитровка гудела такой удаче! Эк тебе подфартило!

— Не без того! — соглашаюсь важно. — Владимир Алексеевич, это ого! Опека лично мне – так, для документов только. А вот знакомства через него, это да! Он Саньку, дружка моего… слыхал? — сыщик хитровский закивал с пониманием. — Тоже под опеку свою. Его бы и Жжёный Федул Иваныч не против взять, да и как человек ничуть не хуже. Но тут такая закавыка, што Санька всё-таки по художницкой части идёт, а у Владимира Алексеевича с этой стороны возможностей побольше.

— Это, — встряхиваю бумаги, — по опекунской части чиновники. Принюхайся там, может и нароешь чего такого, чем надавить, а? Не для шантажа денежного, а просто ускорить и облегчить, с опекой-то! Как?

— Берусь, — Фёдор важно взял бумаги, — расценки знаешь! Скорость нужна? Тогда доплатить! Сам понимать должен, всех своих тогда на твоё дело. И етим, информаторам платить.