Сергей Синякин - Игры арийцев, или Группенфюрер Луи XVI

Бертран попытался мысленно посчитать камни, но вскоре сбился со счета.

— Двести десять, — подсказал герцог. — Разумеется, не все они лежат здесь, некоторые камни представляют собой кенотафы. Сами понимаете, иногда я был вынужден оставлять тела на чужбине. Но большая часть остается со мной, — он наклонился и любовно возложил цветы к одному из холмиков, который, судя по влажной земле, появился на этом жутком кладбище совсем недавно. — Это место, к которому вечно стремится моя душа, Бертран. Однажды настанет день, и я упокоюсь здесь. Прекрасное окружение, не так ли?

И это двуногое еще говорило о душе? Бертран вонзил ногти и ладони, чтобы прийти в себя. Волею случая у него в этом жутком мире был лишь один союзник, неглупо рассуждающее чудовище, чьими стараниями было устроено это странное и жуткое захоронение.

— Иногда они разговаривают со мной, — сказал герцог, — увы, чаще всего это женские стенания или угрозы мести. Но есть и разумные особы, с которыми хочется пообщаться.

— Но почему одно и то же имя? — недоуменно спросил Бертран.

— Я увековечиваю свою память о них, — объяснил сановный убийца. — Зачем же мне их имена? Для меня все они Марики, Марики Рёкк. Я прихожу сюда и молюсь о загубленных душах. Знаете, в этом есть какое-то болезненное наслаждение, недоступное другому смертному. Я сажусь здесь с бутылкой хорошего вина и вспоминаю, как они вели себя в последние минуты жизни. Поверьте, принц, люди по-разному ведут себя перед ликом безносой. Мне больше нравятся те, кто вел себя достойно. Увы! Такие женщины редкость в нашем мире.

— Давайте уйдем отсюда, — решительно сказал Бертран. — Мне кажется, я слышу голоса.

— Да, похоже, они просыпаются, — согласился герцог. — Но не бойтесь, они безобидны и безопасны.

— Хорошо, — сказал Бертран. — Пусть вы не боитесь их, но разве не страшит вас небесная кара?

Де Роган остановился и резко расхохотался.

— Небесная кара? — переспросил он. — Мой милый принц, поверьте, это самое невинное занятие, которым я занимался с тех пор, как пришел в «Анненэрбе» и получил чин гауптштурмфюрера СС. Разве может испугать небесная кара того, кто прошел по всем кругам ада? И это было не просто экскурсией, я получил урок.

Весь обратный путь они молчали.

— Я знаю, — сказал наконец герцог. — Вы не обманываете старика. Мне дано видеть будущее, Бертран, готовьтесь. Очень скоро вы взойдете на трон, станете помазанником, если вам это будет угодно. Готовьтесь быть решительным и жестоким. Впрочем, — он стариковски, лучась глазами, добро усмехнулся, — если у вас не хватит решимости или жестокости, я вам их займу.

И тут же он покачал головой.

— Только не вздумайте обмануть меня. От меня вам не отмахнуться. Обманов я не прощаю даже королям. Теперь вы понимаете, почему я показал вам свой любимый погост?

Бежать! Бежать!

Бертран не раздеваясь, прямо в сапогах рухнул на постель, охватил голову руками. Ужас и отчаяние охватывали его, он бы закричал, но крик ничем бы не помог делу. Монстры, жуткие монстры окружали его. Оказалось, что он ничего не знал о войне и о людях, совсем недавно олицетворявших Германию. Он не знал ничего, все, чем его пичкали, было беспардонным враньем, от которого теперь хотелось выть.

Бежать!

Но куда и как? Не к кому было обратиться за помощью, не с кем было посоветоваться. Его окружали волки, готовые порвать любого, кто покусится на их благополучие в темной и неприветливой чаще. Он был один. Против него было все и всё. Один единственный возможный союзник, да и тот со сдвигом, преследующий свои собственные цели. Бертрану было наплевать на эти цели, но все заключалось в том, что в сложившейся обстановке он не мог пренебрегать этим союзником.

Надо было во что бы то ни стало выбраться за пределы крепостных стен и добраться до местных представителей власти, которые обязательно помогут ему. Вся беда заключалась в том, что Бертран не знал, как это сделать. Он ничего не знал: ни маршрута патрулей, ни тайных ходов, даже обратного пути, который мог привести его в цивилизованный мир, он не представлял. И все-таки он должен был предпринять что-то для собственного спасения, в противном случае однажды он упокоится на местном кладбище, хорошо, если это не будет любимый погост герцога де Рогана, Ганса-Карла Мюллера, Йоганна Виланда, или как там его зовут на самом деле?

«Пророк! Он, понимаете ли, видит меня королем. Да на кой черт мне сдалось это проклятое королевство. Да и дядюшка отличается завидным здоровьем. И это хорошо, похоже, он единственный заступник в этом глухом захолустье ада. Пожалуй, я был неправ, когда своими речами обидел старика. А во всем виновато его окружение. На них отвратно смотреть. Господи, ну зачем я покинул милый и привычный Гамбург, зачем послушал этого гнусного старика?»

Взбудораженному человеку трудно усидеть, а не то чтобы лежать. Прошло совсем немного времени, и Бертран уже бегал по комнате, не находя себе места.

Попросить аудиенции у короля? Броситься ему в ноги и просить прощения? А там — будь что будет. Бертран вспомнил, как в него совсем недавно швыряли обглоданные кости и объедки со сгола, к его удивлению, он ощутил раздражение и гнев. Возникло желание отомстить. Подобное желание было непривычным, впервые Бертран ощущал подобное. Впрочем, нет, злобу и желание отомстить он уже испытывал в детском доме, когда Фридрих Дитмайер избрал его объектом насмешек и издевательств, которые не выходили за рамки детской игры, но все-таки казались Бертрану непереносимыми.

Гюзельхирн ощутил желание поговорить с кем-нибудь о чувствах, которые его обуревали. Но возвращаться к герцогу де Рогану ему не хотелось, видеть герцога было свыше его сил, а иных собеседников у Бертрана не было. Не к королю же и в самом деле идти?

Ощущение, что его неожиданно обложили со всех сторон, поставив в безвыходное положение, не покидало Бертрана.

«Изабелла!» — вдруг вспомнил он.

Герцогиня де Клико не любила, когда он приходил к ней, заранее не уговорившись о свидании.

— Мой милый, — говорила она. — Вы ведь не единственный претендент на мое тело. Я бы не хотела ставить в неловкое положение ни вас, ни возможного гостя лишь из-за того, что вы явились неожиданно, повинуясь единственно капризу своей души или зову плоти.

Но сейчас Бертрану было наплевать на счастливых соперников. Он ворвался в будуар герцогини без стука. Герцогиня была одна. Как всегда, она была полуодета.

— Изабелла, — Бертран уткнулся в мягкие податливые груди, от которых пахло духами и женским потом. — Спаси меня, Изабелла!

— Ну что ты, малыш, что ты, — сказала опытная проститутка, которая немало повидала на своем нелегком веку. — Ты снова накручиваешь себя? В конце концов, неудачное застолье совсем не повод, чтобы впадать в отчаяние. Король погорячился, а остальные… Можно ли требовать галантности от тех, кто всю жизнь носил сапоги и даже любовью чаще всего занимался, их не снимая? Что случилось? Откуда такой надрыв? Ты ранишь мне сердце своим отчаянием, малыш!