Сергей Синякин - Игры арийцев, или Группенфюрер Луи XVI

Кардинал поднялся навстречу вошедшему герцогу де Рогану. Тот выглядел торжественно и был серьезен, словно и в самом деле выполнял обязанности посла, но теперь уже другой стороны.

Гул голосов за столом стих. Все напряженно смотрели на посланца принца Бертрана.

— Ну, любезный герцог, — громко спросил Ришелье. — Что вы нам принесли — мир или войну?

— Я пришел сказать вам, что принц согласен, — объявил де Роган.

— Какие гарантии он готов представить? — нетерпеливо поинтересовался Шатонеф дю Папа, на щеках церемониймейстера горел лихорадочный румянец. — Что вы скажете о гарантиях?

— Они со мной, — сказал герцог де Роган. — Вот заключение личного врача короля, между прочим, испанца по происхождению.

Он поднял руку, в которой была зажата бумага.

— Король скончался от апоплексического удара!

Пламя свечей трепетало от дыхания людей, столпившихся в часовне около гробницы, в которой предстояло упокоиться королю. Отблески пламени плясали на лицах.

Главный церемониймейстер Шатонеф дю Папа в сопровождении придворных приблизился к могиле, куда уже опустили короля, и бросил в ее чернеющий рот резной жезл, являющийся знаком его достоинства. Вчера еще жезл был украшен драгоценными камнями, за ночь изумруды и рубины заменили стеклянными стразами. Шатонеф дю Папа резонно полагал, что от символа власти можно избавиться, но не следует расставаться с богатством, ведь камни, украшающие жезл, стоили недешево. Теперь ему легче было произнести установленные слова:

— Король умер, да здравствует король!

Слова его были подхвачены людьми, собравшимися в часовне и вокруг нее.

Пять раз жезлы маршалов и царедворцев летели в могилу, и пять раз оживали все те же вопли:

— Король умер! Да здравствует король!

Отправленная священниками панихида не заняла много времени.

Бертран встал на краю могилы, оглядел присутствующих и не увидел человеческих лиц. Волчьи морды, крысиные морды, свиные рыла окружали его, полные жадного любопытства, они взирали на происходящее, ожидая слов нового короля.

— Я беру на себя всю тяжесть королевской власти, — сказал Бертран. — Я беру власть и приложу все усилия, чтобы Паризия процветала. Надеюсь, что мои подданные будут служить мне также истово и беззаветно, как они служили прежнему королю.

— Да здравствует король! — завопил кто-то пронзительно в первых рядах.

Принца проводили в тронную залу, где Шатонеф дю Папа возложил на него корону. Кардинал Ришелье от имени римского папы благословил нового короля на долгое и счастливое правление.

А потом началась тризна.

Все происходящее в замке было всего лишь жалкой пародией на далекие обряды, когда-то существовавшие во французском королевстве, но присутствующие не знали иных обрядов, поэтому происходившее во дворце казалось им эталоном, образцом для подражания.

Рекою лились вина и коньяк, вереницами проносились перемены блюд за столом, воздавалась хвала королю умершему и славословия королю, вступившему во власть.

Рядом с Бертраном сидел герцог де Роган, далее по обеим сторонам стола восседали пэры королевства, за столом, где сидели священники, постоянно мелькала красная кардинальская шапочка Ришелье, который словно манипулировал общественным сознанием, заставляя пирующих горестно вздыхать по покойному королю и неистово аплодировать королю действующему. Пусть все это было лишь фарсом, в душе Бертрана жило какое-то воодушевление, он словно жил происходящим, чувствуя себя настоящим королем, и в глубине души своей надеялся, что однажды все-таки сможет то, что не сумел его предшественник — сделать Паризию настоящим королевством.

— Ваше величество довольно? — негромко спросил герцог де Роган.

— Дорогой герцог, это все слишком красиво и величественно, чтобы быть правдой, — сказал Бертран. — Это сон, сон, еще предстоит проснуться.

— Ваше величество, — сказал герцог еще тише. — Не задумывайтесь о будущем, думайте о завтрашнем дне. Будущее будет блистательным, для этого надо всего лишь правильно распорядиться своим завтра.

Он озабоченно оглядел зал.

— И не ночуйте в королевских покоях. По крайней мере, сегодня. Я договорился с герцогиней де Клико, она обещала устроить вам ночь настоящей любви.

— А что, в предыдущих было что-то фальшивое? — пьяно удивился Бертран.

— Я бы так не сказал, — покачал головой де Роган. — Однако иной раз для короля делают то, что никогда не делали для принца.

— Вы редкая сволочь, министр. Умеете портить настроение, — сказал Бертран. — Я бы с удовольствием отправил вас на виселицу. Вы ведь не будете отрицать, что вполне ее заслужили?

— Как каждый из нас, сир, — серьезно отозвался де Роган. — Но вы должны понимать, что я вам нужен, без меня вы не обойдетесь. Исполним план, а потом будем думать о будущем. Каждый о своем. Я прав?

— Черт с вами, — согласился Бертран.

— Помянем покойного короля, — поднял чашу герцог. — С его смертью закончилась целая эра существования Паризии. С вашим восхождением на престол начинается очищение, ведь вы ни в чем не виновны.

Он медленно выцедил содержимое чаши и многозначительно улыбнулся своему королю.

— Думается, никто не помешает вашему царствованию, сир!

Так что вы знаете о королевских обедах?

Ровным счетом ничего, если не приглашались к такому столу. Но даже если когда-то вы к нему приглашались, испытывали великолепие и изысканность столового убранства и поданных блюд, вы ровным счетом ничего не знаете о королевских обедах. Порою за такими обедами решались судьбы империй. А уж судьбы отдельных людей решаются почти за каждым таким столом.

Челядь не ударила лицом в грязь. Паштеты и заливные, изысканные салаты, тонко нарезанная ветчина и колбасы подавались на сервизных тарелках, украшенных лилиями. В хрустальных чашах на столе разноцветно светились фрукты. Пузатились бутылки с прекрасными винами, шампанским и коньяком.

— А обезьянки? Будут обезьянки? — волновался кардинал Сутерне. — Их давно уже не подавали к столу.

— К столу? — раскатился густым смехом маршал де Ре. — Разве они надоели кардиналу в постели?

— Граф! Не забывайтесь! — пронзительно завопил Сутерне. — В моем лице вы оскорбляете не меня, но Бога!

— Сомневаюсь, что Бог занимался гнусными делишками вроде ваших, — расхохотался пьяный маршал.

— Прекратите, господа, — сказал Бертран. — Разве можно собачиться в присутствии короля? Маршал, извинитесь перед кардиналом!

— Слушаюсь, Ваше высочество, — склонился в поклоне маршал. — Прошу прошения, Ваше святейшество, это все коньяк, он лишает людей благоразумия.