Сергей Синякин - Мрак тени смертной [сборник повестей]

— Так все это барахло, что лежит на складах… Оно что, принадлежало им?

— Рейх должен быть экономным, — засмеялся фельдфебель Ринк. — Разве иначе построишь социализм, хотя бы и для одной нации?

В тот раз Фридрих ун-Кугель испытал отвращение: его учили в бюргере, что СС и выгода несовместимы, а тут ему рассказали, как СС, пусть черные, обирали заключенных, к тому же обреченных на смерть. Это было выше его понимания. Ун-Кугель был рад, что его служба в лагере закончилась. Но вместо лагеря он попал сюда, в джунгли, и стал свидетелем гибели всего отряда.

Почти всего. У него было нехорошее предчувствие, что смерть ун-Энке была не последней в этот день.

И он не обманулся.

Монстр — точная копия напавшего на солдат во второй день экспедиции — вылетел из тростника неожиданно. Его прыжкам позавидовал бы вратарь дрезденской футбольной команды Пропп. На свою беду именно он, ун-Кугель, оказался первом на его пути. Зверь схватил ун-Кугеля, пронзая тело мощными клыками, и ун-Кугель понял, что пришло его время умирать. Он сохранял самообладание и сознание до последнего момента, а потому действовал хладнокровно и решительно — выдернул чеку и бережно опустил гранату в глотку хищника. На происходящее вокруг он не обращал внимания, сосредоточившись на себе и звере, и потому не видел, как ротенфюрер и ун-Гиббельн поливали зверя огнем из двух стволов. Сознания он не терял, а потому воспринял взрыв гранаты как толчок, заставивший зверя содрогнуться, но так и не увидел, как взрыв разорвал туловище зверя изнутри, расплескав по широким листьям тростника пронзительно голубую кровь.

Манфред ун-Гиббельн был долговяз и уныл. Унылое выражение его лицу придавал длинный нос, казалось, что он вот-вот вздохнет и скажет беспросветное: «Я же говорил…» Ун-Гиббельн был помешан на женщинах. И его постоянно переполняла зависть. Даже за общим столом ему казалось, что раздающий кладет лучшие куски в тарелки соседям. Менее всего ротенфюреру хотелось выбраться из джунглей именно с ним. Несмотря на вечно унылое и кислое выражение лица, ун-Гиббельн был умелым и опытным бойцом, который дрался с лягушатниками де Голля в Алжире и участвовал в Индийском походе пятьдесят девятого года, который по случаю ранения ун-Гиббельна в случайной стычке с англичанами на афгано-индийской границе продолжился уже без него. Существовало неписаное правило, по которому солдат или офицер, получивший ранение в военной экспедиции, от дальнейшего участия в ней освобождался. Ун-Гиббельн расстраивался по этому поводу, он мечтал побывать в Индии, ему кто-то сказал, что там самые красивые женщины, а проститутки поражают своей дешевизной.

— Представляете? — качая головой, говорил он товарищам. — А в храме Любви они вообще отдаются бесплатно, это их обязанность. Можно изучить Камасутру и не заплатить за это ни пфеннига.

— Тогда подожди немного, — успокаивали его. — Вот рейх поднимет знамя над полуостровом, и ты сможешь поехать туда в составе оккупационных войск. Тем, кто воюет, обычно ничего не достается, кроме пуль и осколков. Пенку снимают те, кто приходит потом.

— Вам легко говорить, — вздыхал ун-Гиббельн. — А молодость проходит!

У Манфреда ун-Гиббельна была плоская грудь, покрытая редкими рыжими волосами, которые из-за грязи, в которой они мазались на ночь, казались черными. И он выглядел недовольным, хотя радоваться надо было, что судьба оставила в живых именно тебя.

До выхода из леса оставалось не более двух часов нормального хода, и ротенфюрер ун-Грайм справедливо полагал, что на этом их мучения закончатся. Сделав по берегу полсотни километров, они выходили к поселению, где располагался полевой агент Херцог.

— Приму душ и завалюсь спать, — мечтал ротенфюрер. — Все отчеты, все объяснения потом, потом! Как ты считаешь, Манфред?

— Перед сном надо плотно закусить, — с лихорадочным блеском в глазах отозвался ун-Гиббельн. — Я бы съел хороший кусочек копченого окорока и запил его дюжиной кружек холодного пива!

— Об этом и не мечтай, — сказал Ойген. — Такого удовольствия тебе придется дожидаться до Гамбурга. А капитану Пильгау придется возвращаться туда. Вдвоем мы с тобой не составим команды для Новой Швабии!

Они неторопливо шли вдоль берега, внимательно поглядывая по сторонам. У каждого осталось по половине обоймы — слишком мало, чтобы чувствовать себя в безопасности.

— Командир, — сказал ун-Гиббельн. — А я вот слышал, что в Африке есть одно дерево. Называется оно йохимбе. Пожевал кору этого дерева и на трое суток кроватных утех снарядился. Вот бы надрать с этого дерева коры! В публичных домах Гамбурга мы стали бы знаменитостями!

— Ты когда-нибудь не думаешь о бабах? — с веселым недоумением поинтересовался Ойген.

— Я всегда о них думаю, — возразил ун-Гиббельн.

— А я думаю об ун-Кугеле, — вздохнул Ойген. — Все-таки он молодец. Он и в последний момент думал о нас. Не выдерни он чеку из гранаты… Ну и шкура была у этого двуногого крокодила, ее даже шмайссер не взял!

— Надо было стрелять по глазам, — сказал ун-Гиббельн. — Мы просто растерялись, когда он схватил Фридриха. Но я тебе скажу, командир, трудно было сохранить хладнокровие в такой обстановке!

— Нам бы дойти, — задумчиво сказал ротенфюрер. — Нам бы дойти, Манфред!

— Дойдем, — уверенно сказал ун-Гиббельн.

И ошибся.

На очередном привале его неожиданно вырвало, потом еще раз. Ун-Гиббельн извивался на траве, исторгая полупереваренные черные ягоды и тягучую вязкую слюну.

— Что с тобой, Манфред? — склонился над ним ун-Грайм.

— Ягоды… — штурмманн виновато и с животным страхом смотрел на ротенфюрера.

Через пять минут его снова скрутил приступ тошноты. Теперь он блевал кровью. Ойген ун-Грайм растерянно рылся в аптечке. Там было многое, даже ампулы с противоядием, спасающем при укусе опасных змей. Он заставил ун-Гиббельна выпить несколько таблеток от диареи, подсознательно полагая, что они не помогут. Лекарство не помогло. Страшно было смотреть, как ун-Гиббельн мучается, и ротенфюрер, бессильный помочь товарищу, отошел за кусты и долго сидел на прогретом солнцем бугорке, стараясь не вслушиваться в стоны.

Жечь надо было этот мир! Жечь! Жечь!

Когда он вернулся, ун-Гиббельн уже был мертв. Он лежал в позе эмбриона, у него были искусаны губы, даже по лицу штурмманна было видно, что умирал он тяжело. За последние дни ун-Грайм устал от вида смерти. Поэтому он не стал хоронить товарища. Зачем? Джунгли возьмут свое. Некоторое время он с тупым любопытством наблюдал, как серая древесная пиявка медленно подбирается к холодеющему телу, чтобы насосаться отравленной крови, потом поднял автомат ун-Гиббельна, отсоединил магазин, выщелкнул патроны, бросил магазин в траву и набил магазин своего автомата. Один патрон оказался лишним, и ун-Грайм небрежно бросил его в висящий через плечо ранец.