Сергей Синякин - Мрак тени смертной [сборник повестей]

Мерер заглянул в лицо группенфюрера и понял, что фон Таудлиц не шутит. Такое выражение у него всегда бывало, когда он вызывал Мерера к себе и приказывал ему тайно убрать того или другого человека. Лицо человека, посылающего подчиненного на возможную смерть и прекрасно осознающего, что он имеет на это абсолютное право.

Таудлиц встал со стула, неторопливо прошелся по кабинету.

— А вам, Анри Монбарон, — с прежней безапелляционной властностью сказал он, — надлежит проконтролировать, чтобы завтра все были одеты в соответствии с будущим этикетом.

— А как они узнают, что этот этикет уже установлен? — растерянно поинтересовался тот.

— В этом нет ничего сложного, гардеробы уже сформированы, — без раздумий отозвался будущий король. — Вам надлежит проследить, чтобы прежние тряпки, в которых они ходили и будут ходить до завтрашнего утра, были собраны и сожжены.

— Черт побери! — не скрывая восторга, заорал Палацки. — Я вижу, вы предусмотрели все!

— На то и король, — без излишней скромности сказал Таудлиц. — Он должен знать, чего желают его поданные так же четко, как поданные каждое мгновение должны ловить желания своего короля!

Он исподлобья оглядел сподвижников.

Мерер был растерян.

На тонких, почти белых губах Виланда змеилась усмешка.

Пухлое, кажущееся заспанным лицо Палацки казалось испуганным, он ошеломленно смотрел на фон Таудлица, а прищур глаз говорил о том, что Палацки прикидывает — не сошел ли шеф с ума, и если да, то какими последствиями им всем это грозит.

— Я решил, — сказал бывший группенфюрер СС Зигфрид фон Таудлиц, отныне король Паризии Луи XVI, пока не ощутивший на своей голове тяжести короны. — Значит — быть посему!

…И когда король Луи XVI наклонился и кардинал в алой мантии и красной шапочке бережно возложил на мощную бритую голову корону, зал взорвался аплодисментами и пронзительными криками:

— Слава королю Луи!

— Да здравствует король!

— Многие годы королю Луи!

Пронзительно визжали женщины, басовито выкрикивали славословия мужчины, яркая многоцветная толпа бесновалась, состязалась в рукоплесканиях, — будущие герцоги, графы и графини, маркизы и бароны, бывшая грязь, в один миг вознесенная к небесам, а два смуглых маленьких мулата, взобравшись на арку из живых цветов, забрасывали толпу и короля белыми лилиями — символами королевской власти.

— Слава королю!

Группенфюрер СС Зигфрид фон Таудлиц умер.

Родился король Паризии.

Луи XVI.

Медленно и торжественно он прошел по залу, одаряя толпу скупыми улыбками и милостивыми поклонами, с достоинством подобрал мантию и воссел на трон, держа в правой руке скипетр — еще один символ королевской власти. Невидящие глаза его смотрели поверх толпы. На мгновение в Луи ожил маленький мальчик, читавший под одеялом бульварные романы при свете карманного фонаря, взглянул на толпу восторженными ликующими глазами, но огонек быстро угас — монарх, умудренный государственными заботами, воссел на трон.

— Да здравствует король! — тонко и пронзительно возгласил герцог де Роган, и, когда уже ликование толпы достигло фазы безумия, когда вновь грянули литавры и запели горны, возвещая о рождении королевства, громкий и недовольный голос прервал закипающую вакханалию воплей и восторгов:

— Вам не стыдно, господин группенфюрер? Это же смешно, просто смешно!

И сразу же в зале наступила мертвая тишина, словно толпа в одно мгновение затаила дыхание, замерли негры с надутыми губами и вскинутыми трубами.

— Какого черта, Таудлиц! — сказал корветен-капитан Редль.

И только тут все заметили, что он стоит около колонны, увитой живыми цветами, в форме немецкого подводника, с Железным крестом на груди, кривя губы в саркастической усмешке.

— Что за балаган вы здесь устроили? Вы позорите рейх!

Коротким воплем подавилась серебряная труба.

Король Луи встал с трона, сделал несколько шагов вперед.

Толпа пала на колени, со страхом наблюдая за продолжающим небрежно стоять корветен-капитаном.

— Ну? — сказал тот. — Что вы на меня уставились?

Король белыми яростными глазами смотрел на него.

— Дурак, — сказал Луи. — Такой праздник испортил!

Пуля из армейского парабеллума пробила лоб корветен-капитана. В напряженной тишине выстрел прозвучал излишне громко — короткий ответ на вызывающие и уничижительные слова.

Тело бунтаря еще не успело коснуться напольных плит, а пришедший в себя герцог де Роган уже закричал ликующе и восторженно:

— Вот поступок, достойный настоящего короля!

— Вот слова, достойные настоящего короля!

Рявкнули ожившие трубы, колыхнулась толпа, стоящая на коленях, и кто-то из будущих придворных, перешагнув через труп, бросился к ногам своего короля, спрятавшего пистолет за пояс, поймал его руку, унизанную золотыми перстнями, и истово впился в нее, словно не человек это был, а изголодавшийся по крови вампир:

— Да здравствует король!

Луи едва не отдернул руку, движимый ненавистью к любой неожиданности, но взял себя в руки, вспомнил все, что почерпнул когда-то из книг, возложил руку на голову стоящего подле него на коленях человека, а потом, сняв один из перстней, протянул его будущему возвестителю.

Толпа вновь захлебнулась восторженными криками, повинуясь тайному знаку герцога де Рогана, несколько слуг бросились вперед, подхватили с пола мертвое тело и вынесли его из зала.

Несколько мгновений король Луи XVI стоял насупленный, едва сдерживающий рвущийся из него гнев, потом вскинул руку: толпа уже повиновалась ему без каких-либо предварительных репетиций — шум в зале немедленно стих, все смотрели на обожаемого отныне монарха.

— Паризия! — воскликнул Луи. — Клянусь, никто не сумеет испортить нам праздник, как бы он этого ни хотел. Паризия и я.

Он кивнул герцогу, через плечо глянул на стоящего в шаге за ним кардинала. Кардинал значительно кивнул своему королю.

— Прошу в пиршественный зал, господа! — пригласил герцог.

— Сам виноват! — не размыкая тонких губ, сказал кардинал.

— Вы правы, Ришелье! Любое строение стоит долго, если фундамент его впитал кровь, — не поворачивая головы, отозвался король.

О, эти королевские столы!

Не успела будущая дворцовая знать рассесться по предназначенным местам, ударили, установленные на отдельных столиках фонтаны, разбрызгивающие духи и благовония, заклокотал и ожил коричневый шоколадный вулкан в центре зала — из него взвился столб дыма, и показались языки пламени. На длинном столе вдоль кирпичной стены, украшенной щитами с лилиями, на сахарном фундаменте цвел фантастический сад из сахара, пастилы, зефира и марципанов разного цвета. В саду были клумбы, посыпанные сахарной пудрой и окаймленные кустами букса. Сад пересекала аллея, на которой виднелись маленькие фигурки, весьма искусно выполненные из сахара.