Сергей Синякин - Мрак тени смертной [сборник повестей]

Подали первую перемену, в числе которой была гора паштета со снежной верхушкой из отбеленного свиного сала и лесами из свежей зелени. Не успели повара коснуться гастрономического чуда ножами, как гора вскрылась, и из ее недр выскочил темнокожий карлик, держа в руках букет золотых лилий, которые он с изящнейшим поклоном вручил королю.

— Слава королю Луи! — разнеслось по залу, а женщины, обмахиваясь веерами, томно произносили на разные голоса: — Чудесно! Божественно! Прелестно! — и уже косились на короля и ревниво разглядывали друг друга, пытаясь определить, кто станет первой фавориткой, а то и бери выше — его супругой.

На огромном блюде принесли искусно сделанного и украшенного кремом душеного аллигатора, десять жареных косуль с разноцветными гарнирами, два искусно выпеченных лебедя: один словно стремился пуститься в полет, второй гордо плыл на голубоватом студне, в глубине которого зеленели водоросли из петрушки и сельдерея, проглядывали марципановые рыбки. И все это сопровождалось подачей вин, мулаты-лакеи в белых ливреях и перчатках незамедлительно подливали в опустевший бокал каждому, кто сидел за столом, вскоре восхищенные голоса слились в одно непрерывное мычание, сопровождаемое звяканьем вилок и ножей, чавканьем и отдельным возгласами.

Будущая знать Паризии с каждой опустевшей в подвале бочкой вина возвращалась к привычному ей состоянию, через два часа пиршество превратилось в обычную офицерскую пьянку — слышались зычные крики «Прозит!», визгливые возгласы бывших проституток, кости летели на пол, и уже вспыхивали за столом короткие свары, обещающие постепенно перейти в скандал.

Король Луи смотрел на все это, заметно мрачнея. Он хмурился, сдвигая брови, ему было неудобно — корона постоянно сползала на глаза и мешала оглядывать стол.

И когда, наконец, подали главное блюдо — жареного быка, в котором находилась зажаренная овца, хранившая в свою очередь прекрасно прожаренного теленка с жирным каплуном в брюхе, король резко встал.

Это не сразу заметили — шум в зале продолжался еще некоторое время, он стихал волнами, по мере того, как сидящие за столом люди обращали внимание на вставшего повелителя. Наконец в зале наступила такая тишина, что стала слышна свара диких обезьян, ссорящихся из-за еды в сельве, отделенной от дворца толстыми стенами крепостной стены.

— Празднуйте, господа! — сказал король Луи.

И веселье возобновилось с новой силой.

Впечатывая каблуки в коридорные плиты, Луи покосился назад. Кардинал знал свое место. По выражению его лица невозможно было понять, доволен ли он происходящим или не принимает его.

— Им придется долго учиться, чтобы не играть свои роли, а жить ими, — хмуро сказал Луи.

— Да, ваше величество, — немедленно подтвердил кардинал Паризии. — Вы, как всегда, правы.

— Надо начинать с организации, — сказал Луи. — И прежде всего необходимо создать палату пэров.

Кардинал кивнул.

— И опять вы правы, ваше величество, — сказал он. — Завтра утром я представлю список будущих пэров на рассмотрение и утверждение вашим величеством!

— Ты видел блондинку, что сидела за крайним столом? С мушкой на левой щеке?

— Я заметил, что ваше величество изволило обратить на нее внимание, — уклончиво отозвался кардинал.

— Вот и хорошо, — сказал Луи. — Передай, король хочет, чтобы она скрасила его одиночество. На мадам Помпадур эта девица, пожалуй, не потянет, но думается, что в постели она окажется хороша.

Так бывает иногда — ложишься спать бывшим группенфюрером СС, которого разыскивают все разведывательные службы мира, а просыпаешься королем.

В окно густым потоком втекали душные запахи сельвы.

Где-то далеко ругались обезьяны, хрипло кричат тукан, щебетала разнообразная мелкая птичья сволочь, со сторожевой башни доносилось пение, которое сразу же испортило королю настроение.

Часовой на сторожевой башне пел любимую фронтовую песенку зеленых ваффен СС «Лили Марлен», возвращая короля в недавнее прошлое, из которого он бесповоротно ушел.

Луи встал, взял со столика бутылку с остатками «Бургундского», сделал несколько глотков и остановился перед постелью, разглядывая спящую женщину. Нет слов, она доставила ему ночью некоторые приятные минуты, впрочем, недостаточные для того, чтобы держать ее против своего сердца.

К тому же женщин во дворце было много, по замыслу короля они должны были отличаться игривостью и распутством, придерживаясь нравов, которые, как верил Луи, всегда царят при дворе.

Женщина открыла глаза.

— Вставайте… маркиза, — сказал Луи. — Маркиза… дю Шатильон. Мари дю Шатильон, да именно так. Зайдете в Палату сословий, вам выправят необходимые документы и назначат для проживания особняк.

— Ваше величество… — сонным голосом промурлыкала женщина, протягивая к королю руки.

— У меня нет время для нежностей, — сказал король. — Я не принадлежу себе, я принадлежу Паризии.

Оставшись один, он позвонил в колокольчик, и хмуро бросил вбежавшему мажордому:

— Кто-нибудь там… Пусть примерно накажут этого певца на башне. Что он себе позволяет, этот негодяй?

Наделять поданных дворянскими и иными привилегиями оказалось крайне занятно. Вчерашнее быдло, бывшие башенные стрелки танковых подразделений СС, конвойные и охранники концлагерей, тайные осведомители гестапо, известные покойному фон Таудлицу (а так оно и было, король Луи искренне считал группенфюрера мертвым, воздав ему почести в одном из уголков королевского парка), вживались в дарованные привилегии и требовали почестей, словно и в самом деле их род насчитывал не один десяток поколений. Они отправлялись к генеалогу, чтобы составить древо несуществующих поколений, ревностно осведомляясь, как оно выглядит у других и заботясь о том, чтобы родственные связи находили свое место в отношении тех, кто по положению стал выше. Очень быстро профессия генеалога стала в высшей степени престижной, высокооплачиваемой и очень опасной, недовольный всегда мог отплатить за просчеты в своей родословной, допущенные по небрежности или — что значительно хуже — по злому умыслу. Генеалогия стала наукой секретной, родословные пока еще таили друг от друга, кичась лишь отдельными родственниками, и не желая попасть впросак из излишней откровенности. Генеалоги давали подписку о неразглашении своих работ, иногда денежные клиенты требовали от специалиста специальной присяги о том, что он не будет использовать тех или иных особ прошлого при составлении генеалогического дерева других клиентов.

Неотъемлемым атрибутом дворянина Паризии стали шпага и пистолет.

Шпаги изготовляли на заказ местные умельцы — от простых и невзрачных для захудалых дворянских родов до богатых экземпляров, инкрустированных золотом и драгоценными камнями для особ высших сословий. Пистолеты оставались прежними — парабеллумы, зауэры и вальтеры, которые отныне носились не в кобурах, а щегольски прятались за поясами.