Марчин Вольский - Волк в овчарне

Ветер нам способствовал, так что на закате третьего дня путешествия мы вошли в крайнее ответвление Нила, над которым высился замок Дамьетта. Вокруг него было множество зеленых полей, а на них клубилось множество уток и местных птиц, хватало здесь и аистов, из которых, как говорили, большая часть с весной улетела в северные края, но некоторые, то ли от привязанности, то ли от природной лени, остались в Египте.

Тут же нами заинтересовались таможенники, которым мы представились купцами, зная, что находимся среди людей торгового вероисповедания, для которых паломничество или научное любопытство могут быть греховным, но вот торговля – никогда. Станислава мы переодели в светскую одежду, хотя поначалу он кричал, что предпочтет понести мученическую смерть, чем отказаться от духовного облачения, и только лишь Алонсо смог убедить его, что на мученичество он рассчитывать может не сильно, а вот на кастрацию и продажу в гарем в качестве евнуха – всегда пожалуйста.

Таможенники пересмотрели все наши вещи, страшно дивясь тому, что при нас нет никаких вещей для продажи, но пан Скиргелла сообщил им, что наши товары уже в Каире, поэтому, удовлетворившись небольшим бакшишем, они нас отпустили.

Мы наняли фелуку, небольшую лодку с треугольным парусом, которой управляла пара местных моряков, темнокожих, словно речной ил, искусно обходящих различных чудищ, которых в реке хватало: гиппопотамов с их громадными пастями, которыми те, если зверей разозлить, могут за раз перекусить лодку; а еще крокодилов, походящих на драконов и не менее, чем те, опасных, поскольку их толстая шкура представляла собой непробиваемый панцирь даже для ружейной пули.

Зато мы видели смельчака-пловца, который за небольшую оплату продемонстрировал немалое умение и храбрость, подплывая к чудищу сзади и ныряя, чтобы одним движением громадного ножа распороть крокодилу брюхо, самому же оставаясь живым.

Жарко было исключительно, как в наших сторонах случается только лишь в самые горячие годы, а в воздухе не спадала мелкая взвесь пыли из пустынь, что напирают на плодородную речную долину с обеих сторон. Повсюду росли пальмы, а в каналах, ведущих неподалеку от реки, вылеживались широкорогие коровы, едва-едва высовывающие из воды ноздри, и хлюпались орды совершенно голых и темно-коричневых детишек. Удивительной была их способность к плаванию, заметная даже у малышей чуть старше года, которые либо на шее у родителя, либо всего лишь держась за его руку, плывут словно рыбка, без малейшего страха. Там, где дома доходили до самой воды, туземцы равлекались еще и тем, что прыгали с высоты головой или ногами вниз, совершенно не обращая внимание на плавающих рядом соседей.

На третий день плавания на речных берегах появилось еще больше домов, что говорило о приближении к большому городу, но, прежде чем мы заметили сам Каир, в ослепительном солнце, словно мираж, который арабы называют фата-морганой , появились огромные, удивительные сооружения – те самые легендарные пирамиды, о которых писал еще великий Геродот, и которые, несмотря на все исторические и пустынные вихри, стоят здесь уже пять тысяч лет, а то и больше. А после того увидали мы и Каир, который, хотя и ближе был расположен, но нашим глазам открылся позднее пирамид. Город был обширным и многолюдным, словно бы сюда согнали все народы из неурожайной пустыни; застроенный невысоко, зато с большим числом куполов, накрывающих мечети, которые сопровождались выстреливающими вверх колоннами минаретов. Уже в самом городе, мы пристали к покрытому садами зеленому острову, разделавшему надвое течение Нила. Там размещался самый лучший в Каире караван-сарай, где мы остановились на пару дней. Если не считать насекомых, пауков и ящерок, на которых никто не обращал внимания, караван-сарай своему реноме соответствовал. Достаточно сказать, что отхожее место и каменный умывальник с проточной водой размещались при каждом гостевом помещении, что в Европе редко в каком дворце случается. По мнению Ибаньеса, следовало это не только по причине царящей жары, но, прежде всего, из факта, что мусульмане, которые молятся по пять раз в день, всякий раз обмывают руки, а нередко и все тело.

Тем временем, компания пана Скиргеллы, приятное и полезное, когда нужно было путешествовать или защищаться перед настырными перекупщиками или воришками, которых здесь хватало, начинала нам не сколько тяготеть, сколько мешала нам в реализации планов. Совместно мы еще посетили пирамиды, забравшись на вершину самой высокой из них. Леннокс как-то отговорился, пожаловавшись на то, что у него случаются головокружения, и остался внизу со священником. Так что забрались мы тогда вчетвером: пан Скиргелла, Алонсо, Гог и я, добравшись на небольшую площадку на вершине, где могло спокойно разместиться трое.

Литвин, явно взволнованный, уставившись на расположенного ниже пирамид Сфинкса, говорил, что чувствует себя так, словно бы на него глядят все те века и события, что когда-то разыгрались здесь. Я же предпочитал разгонять воображение уж настолько, потому что, в первую очередь, должен был бы увидеть тех бредущих тысячами арабов, которых заставили работать в пользу фараона, умирающих под палящим солнцем, раздавливаемых падающими на них скальными блоками.

А то, что традиция рабства до сих пор не умерла, мы убедились, посетив в четверг (второй после понедельника торговый день) главный местный торг, который здесь называют bizzar или же suk . По своему размеру, говорливости и разнородности он превышал все, что до сих пор я в своей жизни видел. А было здесь, похоже, все: начиная с оружия, как холодного, так и огнестрельного, ковры, посуда, украшенная по восточному обычаю драгоценными камнями, лампы, водные трубки (которые здесь назывались наргиле), заканчивая свежими и засахаренными фруктами самого различного вида. Хватало здесь и животных: лошадей, верблюдов, обезьян и котов, самой разнообразной птицы. Если и могло чего не хватать, то, разве что, женщин среди продавцов и покупателей, так как их, как во всех странах, признающих религию Пророка, держали по домам, где они сквпозь узенькие решетки, сами невидимые снаружи, могли глядеть на город. А если какая из них должна была выйти, то исключительно в компании мужа или двоюродного брата, закутанная с головы до ног, что только лишь взгляд миндалевидных глаз, поблескивающих в узенькой щелке, мог дать представление о красоте местных дам.

Отсутствие женщин мы смогли многократно вознаградить, когда пришли на торг невольников, где продавали негров, как привезенных из глубин Африки, так и местного развода. Было их сотен семь, а женщин – разве что на сотню меньше. Все голые, если не считать кусочков ткани, которыми взрослые прикрывали срам. Впрочем, когда находился купец, то без всякого стеснения он эти тряпочки задирал, товар, словно кур щупал и в рот, словно лошади, заглядывал.