Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

Эх, бежит олень, бежит! Знатная будет добыча. Сейчас вот пригнет голову, ударит рогами… Тут-то и отскочить быстренько, и в шею его, в шею!

Оп-па!

Вместо того, чтобы пригнуть голову, олень резко остановился, и, взвившись на дыбы, ударил копытами, едва не пробив боярину голову… Хорошо, Павел, как человек опытный, успел пригнуться – кунья шапка его так и полетела в снег! Что ж, шапка, не голова…

– Ух-ха!!! – отпрыгнув влево, оруженосец Неждан, с силой ударил оленя в шею.

Зверь захрипел, белый, выпавший ночью снег окрасился багряной дымящейся кровью… Олень дернулся было из последних сил – раненый, он много чего еще натворить смог бы, кабы Павел не добил резким ударом. Мог бы и Микифор добить, да специально промедлил, уступая своему боярину, умен был, практичен, за то и поставил его Павел начальствовать над сей молодшей дружиною, старшей же боярин самолично командовал, да еще – наемник Митоха, кондотьер рязанский, прибившийся на усадьбу года три назад, человек в воинских делах опытный.

Вон он, Митоха-то, за тридцатник уже мужик, в самом соку, плечистый, ухватистый, волос сивый из-под шапки беличьей вьется, подбородок квадратной столь же сивой бороденкой порос.

Осадил наемник коня, спешился, на собак прикрикнул:

– Ай да добыча! Славно. Теперь, считай, всю распутицу – с мясом.

– С мясом, с мясом!

Спрыгнул с седла в снег и другой всадник – здоровенный мужичага самого разбойного вида: бородища кудлатая, плечищи, глаза, как у татарина, узкие. Зыркнет – такому б кистень, да в темный проулок!

– Эй, робята! – полюбовавшись на поверженного оленя, рязанец махнул рукой подбежавшим парням, совсем еще отрокам. – А ну, давайте, свежуйте, чего без дела стоите, зенки таращите?

– Боярского слова ждем, – скромно потупив глаза, заметил худощавый подросток, без шапки, в куцем, подпоясанном простой веревкой, армячке.

Тряхнув головой, покосился на зверовидного мужика карим лукавым глазом:

– Правда ведь, господине, Окулко? Нешто без боярского слова можно?

– Вот ведь не по годам Проворе-отроче мудр, аки змий! – ухмыльнувшись, Окулко, шутя, отвесил отроку подзатыльник и повернулся к Павлу: – Так что скажешь, господине? Свежевать? Али так, тушею, на волокуше потащим?

– Свежевать, – подумав, приказал молодой человек. – Март месяц на дворе, весновей-протальник. Солнце-то – эвон! Пригреет, пройдем ли нагруженной-то волокушей?

– Пройде-о-ом, – глянув на небо, протянул Митоха. – Второй день тако солнышко, не успеет еще снег-то потаять…

Окулко, впрочем, держался иного мнения:

– Я все ж бы тушу разделал. Господине боярин прав. И лошадям легче, и нам лишней требухи не брать.

Не слушая больше никого, отроки во главе с Провором, сбросив полушубки в снег, вытащили ножи, споро приступив к кровавому делу.

– Эх, шкура-то – хороша! Крепкая.

Павел усмехнулся, отходя в сторону, к подведенному оруженосцем коню. Вскочив в седло, обернулся:

– Как разделаете – все побыстрей на заимку. Перекусим свежатинкой – да к дому.

Довольные отроки – кому же домой-то не хочется, да с хорошей добычей? – еще быстрей заработали ножами.

Боярин тронул поводья коня, поворачивая к лесной дорожке – до заимки было версты три, однако снег на зимниках кое-где подтаивал, не везде лошади шли ходко. Неделя-другая – и вообще нельзя будет проехать: распутица, топь, грязь. Что ж, последняя в зимнем сезоне охота вышла удачной. Куниц запромыслили, лисиц, белок да зайцев бессчетно, да еще вот – оленя.

Прищурив глаза, Павел посмотрел на солнце – утро еще, однако торопиться следует. Покуда оленя разделают, пока то, да се – сборы – уже и полдень, а там и до вечера недалече.

– А вечером, господине, еще и лучше, – догнав, словно мысли подслушал Окулко. – Подмерзнет все, волокуши куда как ловчей скользить будут. Дорожа знаемая – не заплутаем.

– А волки?

– Вот только что – волки. Так стая-то, говорят, за реку, к старому лесу, ушла – боярин Телятыч тож охоты устраивал, да там же и пировал – много чего осталось. Думаю – сытые теперь волки, и дня два сытыми будут.

– Сытые, говоришь? Ну-ну.

Молодой боярин Павел Петрович Ремезов, замолчав, рассеянно поглядывал вокруг, погружаясь во вдруг нахлынувшие на него мысли – как всегда и бывало после какого-нибудь трудного и захватывающего дела. О многом думалось – о вотчине своей в здешних заболотских землях – усадьбе Заболотице, о других приращенных землицах – Заглодове, Опятах, выселках… Все присмотра требовало, глазу хозяйского, особенно с таким выжигой соседом, как боярин Телятников, ни дна ему ни покрышки, змею! Знал боярин, уже дошли слухи – вернувшись недавно из татар, куда ездил с княжеской свитою, не раз и не два навещал уже Телятников старого смоленского князя. Интриговал, видать, злыдень, а как же! Спит и видит, как бы земли соседские к ручищам своим поганым прибрать, да еще – как бы отомстить за позор давешний: люди Павла как-то подстерегли Телятыча у одной вдовицы да высекли – с той поры и кличка к Телятникову приклеилась – Битый Зад! Да так ему, гаду, и надо – сколько уж он Павлу крови попортил, несмотря на то что – хоть и дальний, да родственник – красавица Полинка-боярышня, законная ремезовская супруга, Телятычу троюродной племянницей приходилась. Ох, уж она-то дядьку своего дальнего не жаловала! И было за что. Впрочем, то дела давние… А вот сейчас – интересно, все ж таки зачем сосед-поганец на княжий двор ездил? Раньше-то не особо его там и привечали… а сейчас, может, появился кто? Какой-нибудь доброхот-покровитель, не без этого. То нехорошо, нехорошо, Телятников – интриган опытный, а уж Павлу с Полинкою любую гадость сотворит с превеликой охотою.

Но даже такой паразит, как Телятыч – мальчик неопытный по сравнению с родными братцами – Питиримом да Анкудином. Вот уж вороги-то! Все думают, как бы половчей земли заболотские в пользу свою отсудить. Типа, батюшка, мол, покойный все те землицы им завещал, а вовсе не младшему брату. Вот уже «повезло» с родичами – склочники те еще. Хорошо хоть зубы у них пока пообломаны, точнее – Павел у старого смоленского князя Всеволода Мстиславича в авторитете большом. Ну, а как же? Кто с монголами да с молодшим князьком Михайлой в смоленской рати на Запад – в Польшу да Венгрию – хаживал? Павел. А кто поручение тайное исполнял – княжеское и хана монгольского? Опять же – Павел. В Рим ездил, в Италию, с папой договорился, и с недругом его – императором Фридрихом. С Фридрихом, между прочим – тайно, о том никто и не проведал, никто не знал, кроме старого князя. И еще вот – Павла. А нужен ли князю живой свидетель? Да, нужен, Всеволод Мстиславич тоже интриган тот еще… И все же, и все же…

Неспокойно что-то стало на сердце у Ремезова, и непонятно было: это беспокойство – с чего? На охоту ехал с радостью, еще бы, сейчас-то, зимой (а март – месяц по сути – зимний), какие развлечения-то? Полинка тоже просилась – да боярин не взял. Куда ей, беременной-то? Четвертый месяц уже почти, в сентябре, все по-хорошему, дите появится, сынок или дочка.