Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

– Так-так, – снова озаботился Павел. – А село это по пути будет?

– Ага, по пути, – встрял в разговор староста Никодим. – А как же! К утру, ежели опрометью, будете, а то и раньше. Хотите, так и провожатого вам дам, хоть лишних людей у меня и нету. А, ежели не торопитесь, завтрева мнози наши в обитель пойдут – на день святого евангелиста Матфея. Праздник!

– Нет, уж, мы все ж поторопимся, – Ремезов упрямо набычился. – Говоришь, провожатых дашь?

– Дам.

Тряхнув косой, Ягодка вскинула голову:

– Дозволь, Никодиме, мне с ними ехать. Сам знаешь, места те я лучше кого другого ведаю. Покажу.

– Тебе? – староста, как почему-то показалось Павлу, с видимым облегчением махнул рукой. – Ну, едь, коль уж сама вызвалась. Лошадь, уж так и быть, дам. Доброго пути тебя, боярин, и удачи.

– И тебе не хворать.

Простившись, вскочили на лошадей. Павел, а следом за ним – и вся его дружина – перекрестились.

– Ну, с Богом!

Поехали быстро, благо луна светила так ярко, что хорошо было видно каждое деревце. Да и провожатая верхом на шустрой белой кобылке дело свое знала. Иногда оглядывалась, предупреждала – здесь, мол, ручей сейчас будет, а тут – бурелом, балка.

Пустив лошадь вперед, Ремезов догнал проводницу:

– Все спросить хочу… С чего это ты нам помогаешь? Вроде с Убоем больше нашего зналась…

Девчонка передернула плечами:

– Убой страшный. Властолюбец, волхв. Инда нашу землю для себя восхотел… я сейчас только и поняла, дура. К тому ж браслет этот… Убой жаден, не так просто дал, тебя б то я и без всякого подарка уважила… как и многих других.

Ничего не сказав, Павел поправил на голове шапку.

Тянувшаяся лесом дорога вышла к реке, к повертке, и путники, взяв влево, проскакали еще, по прикидкам Ремезова, километров семь-восемь, когда Ягодка, резко придержав лошадь, указала рукою на блиставший лунным светом холм, по склонам поросший лесом.

– Приехали. Вон он там, село. А вон, – девушка показала вниз, под копыта, – и следы. Убой, больше некому. В село поехал. Думаете там его взять? Напрасно.

– Что так? – удивленно переспросил боярин.

– Село большое, укрыться есть где, да и выходов много. Сиганет в лес – наищетесь.

– Та-а-ак… А к обители тут одна дорога?

– Одна. Как раз вдоль реки, а, как станет лед, так и рекою. Там и к обители, и сейчас – к Смоленску-граду.

– Почему – сейчас?

– Потому что лед еще хлипкий – через реку к Смоленску никак.

– Тогда нам туда, – приподнявшись в седле, Ремезов обернулся к своим. – Скачем неслышно, парни. Засаду устроим!

Махнув рукой, он пропустил мимо себя воинов и перевел взгляд на девчонку:

– Тебе лучше вернуться прямо сейчас. Мало ли, потеряем мерзавца… да заметит он тебя… Возвращайся и… низкий тебе поклон за всё.

Спешившись, Павел подошел к девушке, та нагнулась в седле, целуя боярина в губы…

Потом, мотнув головой, хлестнула лошадь плетью… да, резко поворотив, поскакала обратно.

– Браслет. Возьми, я ж вижу, как ты на него смотришь.

– Тебе-то он нравится? – улыбнулся Ремезов.

– Нравится… да…

– Так оставь. Считай, это и от меня подарок. Хотя нет… постой… вот!

Павел выдернул из-за пояса кинжал с затейливой ручкой, что купил как-то по случаю в Риме на Кампо дей Фьори. Вместе с Марко покупали… Марко… Наверное, этого парня стоило все же убить, как и поступил бы на месте Павла любой из живших в это время людей. Слишком уж велика была исходившая от толмача угроза, пусть даже и потенциальная. Убить – это был бы, пожалуй, выход. А так… думай теперь – вдруг да парень решит явиться к князю?

Ремезов тряхнул головой: что уж теперь после драки махать кулаками! Правильно он поступил, правильно! Он же все-таки цивилизованный человек, а не какое-нибудь там мурло боярское! Или – баронское, хрен редьки не слаще. Если можно обойтись без крови… даже хотя бы призрачная надежда на это есть… значит – и нужно обходиться! Вот как с Марко… А вот с Убоем – шалишь!

– Возьми, – Павел протянул кинжал Ягодке.

В глазах девушки заблестели слез, очень даже заметные в свете луны… да и заря уже загоралась, и следовало поспешить.

– Прощай, Ягодка!

– Прощай, боярин. А кинжал твой я буду хранить… и о тебе – помнить.

Сунув подарок за пояс, девчонка шмыгнула носом и, махнув рукой, поворотила лошадку к лесу.

Укрывшись в ближайшем ельнике, дружинники прождали в засаде почти до рассвета. Убой так и не появился, а ведь должен был, ибо в его случае промедление означало смерть. Нервно покусывая губу, Ремезов посмотрел в небо, уже окрашенное на востоке алыми зарницами, предвестниками быстро приближающегося дня. Посмотрел, подумал… и, крикнув: «Ждите!» – поворотил коня к реке, погнал к низкому, заросшему желтыми, чуть припорошенными снегом, камышами берегу.

Чуть не доехав, остановился, спешился, подошел к самой воде, прошелся вдоль реки, покрытой тонким слоем еще темноватого ненадежного льда. Не-ет, права Ягодка – не перейти через реку, не перебраться. Хотя…

Присмотревшись к видневшемуся впереди мыску, Павел заметил черную цепочку следов, тянувшуюся из лесу. Волнуясь, молодой человек тут же подбежал ближе, нагнулся – следы казались свежими, оставленными, быть может, час-два назад.

Убой! А еще кто же? Кому еще нужно пробираться здесь ночью, ползти через реку по хрупкому льду, рискуя в любой момент утонуть? Как видно, предатель оказался хитрей, чем казался. Наверняка пробирался из села осторожно, засаду засек…

Досадливо сплюнув, Ремезов посмотрел на другой берег, до которого оказалось не так уж и далеко, всего-то метров двадцать. Что-то чернело там, как раз напротив мыска… доски, что ли? Или широкие охотничьи лыжи… Нет, не похоже, для лыж все же слишком уж широки. Снегоступы! Плетенные из ивняка снегоступы! Так вот как Убой ушел! Ушел напрямик, сильно сократив путь. И где теперь искать его? В Троицкой обители, где же еще-то? Верный человечек у него там – ключник Трофим.

Троицкий монастырь большой, многолюдный, да и укреплен неплохо – монахи сторожу зорко блюдут, дружину издалека заметят. Пока то, да се, Убоя уже и след простынет. Нет, тут надо иначе действовать, похитрее как-то. Что там староста Никодим про сегодняшний день говорил? Вроде бы церковный праздник нынче какой-то. Ну да, евангелиста Матфея. Паломники в монастыре будут, изо всех окрестных сел да деревень явятся. Паломники…

Как там у Бродского? Бредут, бредут пилигримы…

Послушник Пафнутий, вьюнош младой да разумный, что справлял в эту ночь четвертую (предутреннюю) сторожу, изо всех сил боролся со сном. А ведь так и клонило, еще бы, вчера всенощную с братией отстоял, игумну, отцу Паисию, внимая, потом с утра ворота чинили, да под приглядом Трофима-ключника крышу новую на амбар ставили, а ночью – сторожа, как раз подошла очередь. Ну, да Пафнутий не обижался – сторожа так сторожа – оно обители надо, людишек всяких лихих нынче развелось много, окромя безбожных татар и своих оглоедов хватало. Вот, во прошлую седмицу Михайло, дружок, сторожил… Ой! Не спать, не спать, упаси, Господи!