Андрей Посняков - Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус [сборник litres]

Однако оставались проблемы и кроме Суань Го – как-то надо было оторваться от шайки, добраться до Сарая, в Батыеву Орду, «в татары», найти Субэдея, исполнить, наконец, поручение Ирчембе-оглана. А как это сделать? Нужно думать. Тем более заболотский боярин успешно повысил свой статус в глазах вожака.

Лето 1244 г. Улус Джучи

Бродники устроили пир, как только схоронили двоих погибших парней – да, не все так гладко прошло, случились среди разбойников и убитые. Впрочем, никто особенно о них не горевал – обычные, недобитые монголами, парни-половцы, каких много. Вот кормщик Силяйко – другое дело. Оправился бы скорее, все ж таки опытнейший специалист.

– Садись, садись, Аким, – атаман нынче выказывал Ремезову все свое радушие.

Беглецов больше не связывали, однако по-прежнему держали под приглядом, что и понятно, и в общем-то объяснимо – хоть Павел себя и проявил, однако полной-то веры ни ему, ни его спутникам не было.

Маша с Яцеком на пиршественной поляне не сидели, держались поодаль, на берегу, под присмотром двух бдительных стражей, выставленных Курдюмом на всякий случай – вдруг да кого принесет по реке? Заодно и за пленниками приглядят.

– А подайте-ка ему рог!

В захваченных (точнее – в «отжатых») у купцов бочонках и кувшинах и в самом деле оказалось хмельное – медовуха и квас. Обрадованные разбойники во главе со своим атаманом вольготно расположились невдалеке от берега, за ракитником, на небольшой уютной поляне, густо поросшей душистым розовым клевером. Сели по-татарски, расстелив прямо в траве рогожку, на которую и выставили хмельное и немудреные яства – печенную на углях рыбу да вареную дичь. У купцов нашелся и хлебушек, чему окаянные были очень даже рады, наперебой предлагая друг другу куски:

– А вот, отведай-ка, друже, корочку! Душистая, ух!

– Да-а, давненько хлебца не ели.

– Уж теперь наедимся всласть!

– А кабы не атаман…

– Слава атаману!

– Слава!

– Слава! Слава! Слава!

Дружно выкрикнув, бродники, а вместе с ними и Павел, тотчас же и выпили первую здравицу, да не успев еще толком закусить, тотчас же провозгласили вторую – за павших, а потом пошли одна за другой и третья, и четвертая, и пятая… дальше уж никто не считал.

Как-то быстро все нажрались, словно свиньи, хотя, надо сказать, не всякая свинья столько выпьет, сколько приняли на грудь ватажники – видать, давненько не веселились, скитаясь вдоль реки и ведя вполне аскетический образ жизни.

Упились… Кто-то громко хохотал, кто-то побежал к реке выкупаться, а кто-то вдруг затянул громким нетрезвым басом:

– Эх, гуляли по речке робятушки-и-и-и! Йэх!

– По реченьке, реченьке! – подтянули те, кто желал попеть. – По реченьке широкой…

– Чтой-то ты маловато пьешь, Аким, – повернувшись к Ремезову, атаман пьяно погрозил пальцем. – Помню, помню, ты в нашу ватагу просился. Что ж… Посейчас у народа и спросим. Эй, Дуб-Дубыч, проснись!

Детинушка тут же поднял голову из травы, молвил обидчиво:

– Да не сплю я. Чего приказать хочешь, атаман-батюшко?

– Народ созови, покуда совсем не упились. Решать будем, брать ли в ватагу новичка.

Услыхав такое, Дуб-Дубыч проворно вскочил на ноги:

– Вот это дело! Посейчас – спроворю враз. Мигом!

Он умчался к реке, а сидевший – точнее, уже (многие) лежавшие вокруг «пиршественного стола» ватажники деятельно оживились. Не такими они оказались и пьяными, медовуха, она на ноги больше действует, нежели на голову.

Ремезов, кстати, не опьянел – Курдюм выступал с претензиями совершенно верно.

С реки послышались крики, возвращавшиеся ватажники весело рассаживались на поляне, искоса поглядывая на часовых, кои как раз сейчас и отличились, словив подкравшегося к бивуаку лазутчика – скуластого, совсем еще юного, паренька в длинном монгольском халате. Длинные, с явственной рыжиной, волосы его были заплетены в косички, миндлалевидные, вытянутые к вискам, глаза желтовато-серого цвета с презрением смотрели на бродников.

Ремезов, конечно же, не показал виду, что узнал парня – племянника плененного Игдоржа, Бару.

– Вот! – подтянув связывавший руки подростка аркан, с явным удовольствием воскликнул один из часовых. – Словили. Стало быть, к татарину нашему подбирался, с ножом – небось, путы разрезать хотел, да мы увидали.

Курдюм недобро взглянул на схваченного:

– Ишь ты, отрок совсем. Русскую речь ведаешь?

Пойманный гордо молчал.

– А кипчакскую? – атаман перешел на тюркский.

И на этот раз ответом тоже стало молчание.

– Да он, батькоё говорить с нами брезгует, – фыркнув, подошел ближе Дуб-Дубыч. – А давай-ко, я его плеткой попотчую.

– А зачем? – главарь шайки задумчиво пригладил бороду и ухмыльнулся. – Нам ведь есть про него у кого спросить, верно? Этот парень не сам по себе тут взялся. Эй, там… ведите-ка сюда того еретика! Поглядим.

Разбойники тотчас же притащили связанного по рукам и ногам пленного, поставили на ноги… Монгол дернулся, едва только завидев пойманного соглядатая.

– Ага! – радостно потер руки Курдюм. – Кажись, признал. Ну? А ты что скажешь? Тоже молчать будем?

Игдорж Даурэн молчал, то ли и в самом деле не знал русского, то ли просто не хотел говорить. Скорее – второе, ибо и на кипчакскую речь он тоже никак не реагировал.

Детинушка Дуб-Дубыч зловеще поиграл плетью:

– Оба в молчанку играют. Ну-ну. Что велишь, батька?

– Пусть пока так… – отставив в сторону кувшин с медовухой, атаман поднялся на ноги. – Посейчас, други, про другого спрошу вас. Про него! – он показал на Ремезова, тоже из вежливости поднявшегося. – Сражался человеце сей знатно, то все видели, так?

– Так! – хором подтвердили разбойники.

– Ну, а раз так, то что – примем Акима в ватагу?

Бродники озадаченно притихли – никак не могли взять в толк, что именно задумал их атаман: намерен ли в самом деле взять в ватагу не особенно проверенного человека, или так просто – валяет Ваньку?

– Думаю, стоит принять, – обведя взглядом соратников, прищурился главарь шайки. – Только испытанье ему сначала придумать, так?

По рядам ватажников прошелестело одобрение:

– Так, так! Верно, батько!

Курдюм хохотнул:

– Ну и добре. Давайте-ка сами испытанье ему назначьте! Кто чего хочет, кто что придумает. Ну вот, ты, Ахмет, что скажешь?

– Пущай реку переплывет десять раз кряду! – недолго думая, бросил татарин. – Вот и поглядим, насколько у него сил хватит?

– А вдруг потопнет? – вслух засомневался кто-то.

Ахмет живо обернулся:

– А потопнет, туда и дорога. Зачем нам такие слабаки и нужны?

– Ты-то сам десять раз кряду переплывешь?

– Не про меня сейчас речь! В ватагу сотоварища себе принимаем.