Андрей Посняков - Власть шпаги

— Да знаю. Он весь город учил. Говорят — бывший пират…

— Говорят… За то и повесили.

— Герр Байс, — Герхард вдруг дернулся, словно бы вспомнил что-то важное — так и впрямь, вспомнил!

— Герр Байс, помните, вы как-то спрашивали, не хочу ли я стать начальником городской стражи? Так вот — я готов.

— Хм… он готов! — снова рассмеялся щеголь. Да, он и сейчас выглядел щеголем, даже в простонародной одежке. Неприметный рабочий кафтан — но с красивым поясом, крестьянская, с вислыми полями, шляпа — но с пером, пусть и петушиным.

— Ты-то готов, мой друг. Однако, чтобы свалить Фельтскога, надобно сильно постараться. Ты же знаешь, кто его родственник!

— Ну да…

— Первый помощник коменданта крепости Ниеншанц… весьма и весьма солидная должность.

«Женишок» снова дернулся:

— Но Фельтског же… Он же с этим русским… Он его и…

— Это надо еще доказать! Или арестовать да подвергнуть пытке… Если появятся на то основания. Что ныне зависит от нас!

— Так мы и делаем…

— Делаем… Тсс! — похоже, он снова смотрит на нас. Уходим… — герр Байс поспешно надвинул на глаза шляпу. — Нечего тут шататься, ага.

— Ты что там увидел, милый? — Марго уже оделась — серо-голубое платье с серебристым набивным рисунком, с короткими рукавами и пышной юбкою очень шло ей. Тугой корсет подчеркивал талию, выпячивал через декольте грудь.

Бутурлин покусал губу: аппетитная все ж таки дева эта Марго! Но — грех, грех! Она ведь, поди, еще и немецкой лютерской веры — грех вдвойне. Ла-адно, замолим… На тихвинском-то посаде, к слову сказать, благодаря близости к границе, нравы были куда как свободнее, чем в Москве, и это несмотря на хозяина — монастырь.

Никита Петрович тоже сходил, умылся, затем натянул на рубаху камзол, да поверх него — плащик, мало ли — дождь? Уж здесь погода такая.

Девушка вдруг рассмеялась, фыркнула:

— Ой, Никита! Ну, у тебя и одежка, да!

— А что тебе не по нраву? — недовольно буркнул лоцман.

— Ты, конечно, извини, милый… — обняв Никиту за шею, Марго покусала губу. — Скажу прямо — такой камзол, как у тебя, носили лет двадцать назад! С такими-то буфами, разрезами…

— Да ну! — оглядев свою курточку, несколько обиженно протянул молодой человек. — А у нас в Тихвине…

— Вот именно, что у вас! В какой-то там дыре.

Тряхнув темными цыганскими локонами, красотка расхохоталась в голос и вдруг, быстро прижавшись к Бутурлину, чмокнула его в щеку:

— Ну, не обижайся, ладно? Просто ты такой… такой видный мужчина и вот… Выглядишь так, как будто из дальней деревни приехал дрова купить!

— Да дров-то в деревнях хватает, милая!

— Ну, значит — козу продать. Не важно, — безапелляционно завила Марго. — Тебе надо вот… вот темно-голубой бархатный полукафтан… или камзольчик — короткий, очень короткий, и с короткими же рукавами, так, чтоб видна была сорочка… а сорочка обязательно должна быть шелковая, шикарная, дорогая! И по всему камзолу такие мелкие жемчужные пуговицы. Далее — широкие штаны… без всяких вырезов, буфов. Длинные шерстяные чулки, подвязки… туфли с блестящими пряжками, а лучше — с шелковыми бантами. Да-да, с бантами, такими огромными, такими… И — красные каблуки! Шик!

Выслушав все, Бутурлин все же обиделся:

— Ну, уж ты скажешь! Красные-то каблуки у нас только девки носят.

— Ой, да ла-адно! — презрительно хмыкнув, красотка замахала руками. — Будто я не видала, как дворяне русские одеваются — как павлины все! Да еще и шубу летом напялят… и этот, как его, с длиннющими рукавами кафтан…

— Ферязь!

— Вот-вот! Скажешь, удобно?

— Ха!

— Вот и говорю — ха! — девчонка уперла руки в бока, раскраснелась. Ах, как она была сейчас хороша! Эти щечки, локоны, глазки горящие… Чертовка! Как есть — чертовка. Грех, грех… едва отмолить. С другой стороны, и «поганое» немецкое платье носить — грех, так что уж — одним больше, одним меньше. Потом — скопом — отмолятся.

— Вот прическу твою возьмем, — распаляясь, продолжала Марго. — Ну, кто сейчас так ходит? Только какие-нибудь лесные жители, лешие, как у вас говорят.

Бутурлин невольно попятился:

— А с прической-то что не так?

— Все не так! Ее у тебя нет просто. Обкорнался, черт-те как — и все. Бородища еще…

— Не такая уж и большая… Не видала ты бород! — вспомнив князя-воеводу Потемкина, невольно улыбнулся Никита. Вот там уж борода так борода! Всем бородам бородища! И шубу князь носит, и ферязь… И при всем при том — человек дельный, без всякого чванства! Не то что иные…

— Бороду надо сбрить — абсолютно! И усы… — красотка сделала вид, что клацает воображаемыми ножницами. — Подстричь. Да помоднее. Оставить так вот… стрелочками, ага… Шевелюру же надобно отрастить! Желательно потом и завить, и осветлить… Хотя сойдет и парик. Только что с ним не особо удобно. Но привыкнешь.

— Парик? — не на шутку изумился лоцман. — Это вот… из чужих-то волос который?

— Из бараньей шерсти можно.

— Из шерсти… Я что — баран?

— Ой, милый… Уймись! — отскочив в сторону, девушка шутливо погрозила пальцем. — Я просто тебе рассказываю, что и как сейчас носят.

— Ну, хорошо — короткий камзол, шелковая рубаха, туфли с бантами… — молодой человек устало покачал головой. — Но парик! Правду сказать, здесь, в Ниене-то, я мало кого в париках этих видал!

— Ха! В Ниене! — дернув шеей, Марго презрительно скривилась. — Да Ниен, если хочешь знать, точно такая же дыра, как и твой Тихвин! Да и Стокгольм от них не далеко ушел.

— А что ж тогда не дыра? — распалился, в конце концов, и Бутурулин. Обидно ему стало вдруг за родную сторонушку, и даже за Ниен…

— Я сказала бы — Лондон, — устремив глаза в потолок, задумчиво протянула красотка. — Коли б не этот мужлан Кромвель. Говорят, он велел перерезать в Англии всех дворян! И издал строгий указ — чтобы все ходили в черном. Только в черном, без всяких украшений. Вот ужас-то, верно? Вот ведь бедолаги-то! Забитые все…

— Да, пожалуй, — вспомнив ушлого капитана Смита, Никита Петрович хмыкнул. Пресловутый капитан шхуны Джон Смит ведь тоже был англичанин, однако забитым бедолагой не выглядел. Так, может, от Кромвеля и сбежал?

— Нет, не Лондон, — покусав губки, Марго подошла к окну. — Скорее — Мадрид, Париж… Ах, Париж!

— Ты там бывала?

— Пришлось…

Какие чувства испытывал Никита к этой молодой и, несомненно, развратной особе? Ну, конечно же, с любовью они не имели ничего общего, разве что с любовью плотской, той, что от дьявола. Ах, грех, грех… И Марго — грешница, и он, Бутурлин — тоже.

С другой стороны — зачем же так казнить себя? Ну, согрешил, но… Чем Марго хуже другой красавицы — Серафимы? Серафима, к слову сказать, холопка, раба — имущество Никиты Петровича, так что с ней, если уж на то пошло, еще хуже выходило, еще пошлее. Марго хотя бы свободная женщина… и очень даже неплохая, по крайней мере, так молодому человеку казалось, когда он спускался по лестнице, охваченный не ко времени пришедшими думами. Вспомнил вдруг Аннушку — как же без нее-то? Анна Шредер, это же просто ангел, ангел во плоти! Золотисто-каштановые локоны, небесно-голубые глаза, брови чернее спинки жука, тонкие ручки, такая упругая, но еще небольшая, еще толком не развитая, грудь, пленительная улыбка…