Александр Забусов - Феникс

— …Все! Теперь иди, любимый, и со щитом возвращайся.

Приник к губам, поцеловал. В отместку за издевательство над его натурой на прощание произнес:

— Со щитом не актуально, мне с немецким «языком» вернуться нужно. По-другому с меня начальство с живого не слезет.

— Все будет как должно…

Ночь полностью вступила в свои права, не стало слышно ни стрельбы, ни гула техники, ни голосов. Разведчики скользнули в темноту и сразу оказались на нейтралке. Александр шел пока головным и взял чуть в сторону, в направлении совсем темного пятна балки. Туман так себя и не оправдал, не лето на дворе, и потому выше полутора метров над землей так и не поднялся. Но и то хлеб, ползать не нужно! Вдруг на фоне темного гребня показалась цепочка согнутых фигур, по грудь скрытых в плавающей мгле тумана, спускавшихся по лысому склону в их направлении.

— Замри! Всем пригнуться! — обернувшись к Соловьеву, следующему за ним, тихо отдал распоряжение.

Им проще, они как раз в низине у самого подножия склона находятся. Туман, как одеяло, скрыл от чужих глаз. Немчура под гору идет.

— Волкова, Измайлова ко мне!

Разведчики бесшумно оказались рядом с командиром.

— Как с нами поравняются, Коля, «язык» за вами.

— Сделаем, командир.

— Приготовиться к бою.

Вскоре послышалась приглушенная немецкая речь. Вражеская группа тоже за «языком» шла. Немцам дали спуститься вниз.

— Огонь!

Та-та-та! Та-та-та!.. Б-бух!..

Группа захвата бросилась на фашистов. В скоротечном бою вражеских солдат как косой скосили. Двое попытались взбежать на склон. Куда там! От пули по открытой местности не сбежишь.

— Есть «язык», лейтенант!

— Уходим!

Словно разбуженные перестрелкой, фашисты открыли огонь из пулеметов, подсветили степь ракетами, а в ответ ударили наши, пытаясь прикрыть пространство перед своими окопами.

— Бегом! Влево принять!

Неслись как угорелые. Через какое-то время упали в бурьян, переводили дыхание. До траншей совсем недалеко осталось. Когда огонь несколько стих, Карпенко, набрав воздуха в легкие, прокричал:

— Эй, славяне! Не стрелять! Разведку пропусти!

Услышал:

— Прекратить стрелять!

И через короткое время, когда пулемет под боком смолк:

— Выходите! Ждем!

Разведгруппа выбралась назад в свои траншеи. Хорошо-то как!

— Ребята, закурить дайте!

— Потери есть?

— Нет потерь! Связь с третьей ротой второго батальона есть?

— На НП пройди. Есть там связь…

Вскоре начальник разведки Илищук появился в траншее боевого охранения, допросил пленного. Коллега Карпенко, унтер-офицер Крик, начал отвечать на задаваемые вопросы…

— Карпенко, уводи своих.

— Есть!

— Капитан, обеспечь сопровождение. Пленного нужно в штаб дивизии доставить. Срочно!

Вот уже вторая неделя минула, с тех пор как он «гостит» в доме Олега. В себя пришел, раны зажили. На ум все чаще мысль приходила, что пора бы ему уходить. Хотя дальнейшие действия представлял смутно. Извечный вопрос «что делать?» встал в полный рост. Спросить хозяина даже не собирался, а сам Олег на этот счет давать советы не спешил. Здесь на хуторе войны не ощущалось, но душу саднило, страна воюет, а он… Уже понял, некоторым образом дед проводит над ним этакий психологический тренинг.

Каретников про себя усмехнулся.

— Дед Олег, ты прямо большевистский агитатор, комиссар.

— Тьфу на тебя, недоросль! Я в свое время с комиссарами воевал.

— Правда, что ли? И где?

— У генерала Шкуро служил.

— Ух ты! Может, и Кочубея живым видел?

— Ваньку-то? Знал его. Не из наших он, из голоштанных казаков. Хотя смелым был и дураком никогда не был.

— А по другую сторону как оказался?

— Это почему с белыми не ушел?

— Да.

— Ну, Михаил! Я ведь тоже человек. Да-да! Не смотри так. После Великой войны малость закрутился. Знаешь, когда из окопов да к родным очагам народ потянуло… Потом революции, мятежи. А понял, что не ту сторону держу, отчетливо понял, когда Георг Пятый, который король английский, нашего Николая с семейством принять не захотел. Я сучье племя — волхвов из твоего времени — понимаю. Англосаксы нам врагами были, есть и будут во все времена. Кто обольщается обратным, дурак. Никогда мы в мире жить не сможем. Мы разные… Ну вот и ушел к красным. А еще… как я без своей земли жил бы?

Сидели на дворе, вели неспешный разговор о жизни. Похвалил Сирийца.

— Я о тебе знаю, может быть, больше, чем ты сам. И сюда загремел не без моей помощи, а мог бы «выпасть» с вероятностью, куда карта ляжет. Цени!

Михаил со вздохом ответил:

— Ценю. В самую жопу попал. Можно хотя бы за год перед войной…

— Нельзя. Я тоже не всемогущ. Тем более там, наверху, — потыкал указательным пальцем в сторону неба, — уже приметили мой интерес к тебе. Особливо когда Константина, деда твоего, не стало. Пришлось тихариться и выдергивать изгоя куда смог, а временных щелей всего две-то и было. Эта и в 1724 год. Ты бы сам какую выбрал?

— Эту.

— Ну вот я так и подумал. Твой наставник боец сильный и умелый, научил тебя главному, воспринимать ситуацию такой, какая она есть, и ты после общения с ним мгновенно приспосабливаешься к этой ситуации. Заранее знаешь, что делать, и это дает тебе необходимую скорость. Приспособился бы и к петровскому правлению, тем более в двадцать четвертом году царь Академию наук открыл, университет и даже о гимназии позаботился.

— Ну его нафиг! Уж лучше с немцем воевать. Тем более мыслишка проскочила, хочу воплотить…

— Избавь от подробностей, твой урок, сам его и решай. Мне с тобой лишь знакомство свести надо было, общую картину нарисовать, ну и… подарок вручить.

— Что за подарок?

— Перед уходом узнаешь.

— Так я завтра…

— Вот завтра и узнаешь. Тьфу т-ты! Отвлек от разговора. Так вот, твой Сириец вкладывал в тебя не только физические навыки, от простого к сложному вел. Бой ведь это не набор стоек и ударов, а система выживания. Идет война, страшная война. Науку наставника перенеси на повседневность бытия. Отбрось мораль, у русколан мораль умещалась только в понятии защиты своей земли. Выбрось прочь понятия: нельзя бить первым, нельзя бить в спину. Ради дела можно всё! Импровизируй. Импровизация это средство для победы. И главное — никаких правил, никакого ограничения. Правило всего лишь одно — победить и выжить. Слышал когда-нибудь о ратоборцах?

— Что-то читал когда-то.

— Чита-ал! Это люди, побеждающие не врагов, а вражду. Они не выигрывают войн, они их прекращают. Вот ты, когда стал Бусовым боярином, не удосужился вопросом, почему в других боярских родах каждый рожденный ребенок мужеска полу становится перевертышем, а в нашем роду только тот, кто ряд соответствующих признаков имеет?