Роман Злотников - Ярость обреченных [litres]

– Но это же их земля!

– Которую завоевал враг! Повторюсь, мужчин практически не осталось, а кто уцелел – уже не бросит семьи. Самые отчаянные и жадные до драки уже здесь, Эдрик, и если ты хочешь, чтобы они хоть что-то показали в бою, то позволь десятникам натаскать их в оставшиеся дни, а не используй на земляных работах.

– Да ты смеешься! – Бергарский ошеломленно вытаращился на собеседника. – И кому ты предлагаешь копать? Шляхтичам?!

– Если хотят жить – да! – жестко ответил Аджей. – Или формируй баталии из своих драгоценных дворян, коль те даже перед угрозой гибели не запятнают себя копанием в земле.

– Ладно, – неожиданно легко согласился герцог, – действительно, для себя же будут работать… Что же, раз все обсудили, давай, пожалуй, спать?

– Верно говоришь, старый воин, пора на боковую.

Князь отвернулся от собеседника и удобно расположился спиной к уже еле тлеющему костру. Впрочем, он будет тлеть всю ночь – бывалые воины умеют беречь тепло и дружат с огнем.

– Думаешь, Якуб успеет прийти на помощь?

Тихий вопрос Аджея заставил сердце Бергарского болезненно сжаться.

– Будем на это надеяться… И сражаться.

Рогорец промолчал – видимо, ответ Эдрика вполне его удовлетворил. Уже через минуту гетман юга услышал мерное посапывание. А вот к самому герцогу сон не шел – ибо на деле вопрос Аджея мучил его едва ли не каждый день.

Успеет ли король? В идеале, если Якуб настоит на добытом самим же Бергарским праве объявлять «посполитое рушение» без воли сейма – то да. Если он не распустил гвардию по поместьям, если шляхта не станет медлить, собираясь под хоругви…

«Как же все это мерзко!» – Эта гневная мысль посетила голову Эдрика, как только он представил себе яростные, с пеной у рта и совершенно бесполезные обсуждения сейма, неповоротливость собирающейся на войну шляхты, кичащейся своими «свободами» на каждом шагу… Ну почему он в свое время решил, что сумеет сделать блестящую карьеру в Республике, этой пародии на нормальное, сильное государство?! Конечно, он уже очень высоко поднялся, невероятно высоко – если глядеть на себя глазами молодого ландскнехта, но ни своим положением, ни отношением к себе магнатов Бергарский не был сегодня доволен. Слишком слаб его патрон-король, слишком Якуб изменчив и ненадежен, слишком сильно его ненавидят магнаты. Вот если бы самому стать королем при поддержке рядовой, забитой шляхты, чьими саблями все же добываются победы…

Герцог не стал развивать эту мысль. Сейчас, перед лицом угрозы заурского вторжения, попытка поднять ракош [17] Республика – самое уникальное государство в срединных землях. Ни в Италайе, ни в Гиштании, ни тем более в Лангазском союзе и землях фрязей-кондотьеров дворяне не имеют стольких привилегий и свобод. Ну где еще благородный шляхтич имел официальное право объявить восстание против королевской власти – ракош?! , начать борьбу за власть будет не только предательством, но и просто безумием. Чтобы выстоять сейчас, нужно сплотить силы, а не дробить их!

«Да, именно поэтому мы с Аджеем и стали союзниками. Здравый смысл и общая опасность примирили нас…» Эдрик бросил взгляд на спящего рядом молодого воина, и мысли его приняли совсем иное направление.

Да, это было неожиданно – вот так вот лежать у одного костра людям, которые пару дней назад жаждали смерти друг друга. Но все меняется: взаимная неприязнь, скорее даже ненависть, все же не исключала уважения друг к другу, а теперь, когда оба военачальника объединили силы перед лицом воистину страшного врага и волевым усилием заставили себя сотрудничать без постоянной грызни, на смену неприязни неожиданно пришла поначалу робкая, но с каждым часом становящаяся все более крепкой симпатия, основанная как раз на взаимном уважении. Бергарский смотрел на Аджея, на лице которого во сне проявились юношеские, практически мальчишеские черты, и вдруг подумал, что у него нет детей, а его недавний враг по возрасту вполне мог быть его сыном…

Тяжко вздохнув, Эдрик перевернулся на другой бок. Волевым усилием отогнав странные, неуместные мысли, он в то же время отметил, что не верит в успех предприятия союзника. Нет, потрепать разъезды заурцев им еще как по силам, наверняка что-то полезное будет можно узнать от языков… Особенно если хоть кто-то сумеет их понять – надо предупредить Аджея, пусть возьмет толмача!.. Но вот в то, что Торог сумеет спастись, Бергарский почему-то не верил. И дело было не в воинской удаче или самой возможности спасения, крохотный шанс на которое действительно остается. Просто Эдрик помнил отрешенность великого князя, когда тот решил возглавить оборону Барса. Так воины идут в свой последний бой – и это выражение на их лицах было хорошо знакомо старому вояке.

Крепость Барс, внутренний двор

Десять мужчин молча склонились над завернутым в плотный пурпурный плащ телом. Всего десять – из сотни, шедших сегодня в бой вместе с Торогом. Ируг встал чуть в стороне, рядом с седым как лунь паном Ясменем. Только сейчас вдруг стало понятно, что доблестный шляхтич давно миновал рубеж зрелости и проделал дальний путь по дороге увядания…

– Добрая смерть. Достойная воина.

Ируг лишь горестно вздохнул.

– Буду уповать, – Ясмень тряхнул повисшей как плеть левой рукой с плотно перевязанным предплечьем, – что сумею пасть не менее славно.

– И в чем эта слава, – с трудом выдавил из себя Ируг, – погибнуть от рук врага? Что его ребенку от этой славы? Он ведь не запомнил отца и никогда уже его не увидит. Что его жене от этой славы? Ведь его объятия уже никогда ее не согреют… Что нам, рогорцам, от этой славы? Торог был не просто воином, коих сегодня пало сотни, и не просто полководцем – он был нашим знаменем! Символом стражи, символом этой крепости – неслучайно же на его знамени был выткан барс! Теперь же нет ни мужа, ни отца, ни знамени… Только прах.

Пан Ясмень прищурился:

– Воинская судьба изменчива, и каждый из нас может погибнуть в любое мгновение. Каждый из нас имеет семью или когда-то ее имел, каждый был кем-то любим – хотя бы и родителями. Поверь мне, тех, кто пал сегодня от руки великого князя, на юге будут оплакивать с неменьшей болью, что и мы Торога… Но ты не прав вот в чем: после гибели князя кое-что все же осталось – его поступок и его выбор. Он принял командование над обреченными погибнуть в этой самой крепости – ради того, чтобы большая часть войска спаслась. Он вел воинов в бой, вдохновляя их своим присутствием и примером, но ведь будь иначе, и Торог Корг не стал бы знаменем, о коем ты сейчас говорил. Он полководец и правитель, павший в схватке, – а много ли правителей идут в бой вместе со своими людьми? Бесспорно, это рискованно и глупо – но разве присутствие короля на поле брани не вселяет ли веру в воинов? А скорбный конец Торога – это жертва. Жертва ради спасения армии, что, в свою очередь, пожертвует собой ради спасения жителей этой страны. И воинам будет проще примириться со своей участью, зная, что их вождь уже прошел этой дорогой…