Роман Злотников - Ярость обреченных [litres]

– А-рра-а-а!!! – раздается в тылу боевой клич заурцев.

Эх, сейчас будет жарко…

Алпаслан, сотник дели

Как я мог купиться?! Как мог попасться в столь явную ловушку?! Как такое вообще могло со мной случиться?!

Гнев жаркой волной ударил в голову, красная пелена застилает глаза. Схватка с конным отрядом противника близится к завершению, но от этого не легче – я потерял половину, если не больше, всадников, это не считая гибели двух десятков дели Эмина. А ведь я предупреждал, я чуть ли не просил поворачивать назад при первых признаках засады! Кроме того, мы подняли шум – теперь нечего и думать подобраться к основным силам врага незаметно и преспокойно уйти. Наверняка враг хватится крупного разъезда, да и звук от огнестрельного залпа разносится далеко…

Сцепив зубы, со звериной яростью наблюдаю, как тает отряд противника – мои всадники лучше владеют клинками, а противостоят им в большинстве своем безусые мальчишки, дети. Нет, ени чиры в их возрасте покидают корпус и становятся полноценными бойцами, но это не отменяет превосходства опыта и лучшей выучки ветеранов над юнцами. И сейчас в окружении бьются едва ли чуть больше двух десятков склабинов – против четырех моих.

Мое внимание привлекает старый уже вояка с седой головой и испещренным сабельными шрамами лицом. Он единственный из склабинов закован в кирасу – и прикрывает своих мальчишек, словно живой щит, успевая защищать сразу трех, а то и четырех бойцов. На благородном лице воина написана такая боль и отчаяние за своих людей, что на мгновение мне становится жаль врага – но только на мгновение. Ибо именно благодаря ему я уже потерял большую часть сотни и, судя по всему, не выполню приказа Беркера-ага.

Старик сумел отвести очередной разящий удар сабли от сражающегося справа юноши и неуловимо контратаковал, стремительным уколом ссадив наседающего на того дели. На моих глазах пятого.

– Баши мой!!!

К старику приблизился Челик – рубака, столь достойно принявший меня в сотню. Повинуясь какому-то чувству, я останавливаю его и направляю коня вперед, в гущу схватки – отчего-то я уверен, что именно моя рука должна оборвать жизнь седого воина.

В схватке наступает короткая пауза: в бою сходятся командиры. Приблизившись к противнику, понимаю, сколь тяжело ему дается лихая рубка – щеки горят, по лицу обильно течет пот, а грудь ходит ходуном от тяжелого дыхания. И вновь сердце сжимается от необъяснимой жалости – впрочем, лишь на мгновение.

– Гордись: ты примешь смерть от моей руки!

Язык склабинов давно перестал быть мне родным, и забытые слова с трудом срываются с губ. Но воин понимает меня и, кривясь от гнева, тяжело рубит сверху.

Ловлю себя на мысли, что лицо его отчего-то кажется смутно знакомым – и тут же принимаю удар на плоскость сабли. Со скрежетом скользнув ею под вражеским клинком, круговым движением кисти отправляю кылыч [18]вперед, целя острием в горло. Старик перекрывается блоком и бросает жеребца вперед, потеснив меня. Рубящий удар сверху встречаю заставой – и, ругнувшись, рассекаю елманью шею вражеского коня. Противник имел преимущество в схватке конным – что же, я его спешил.

Неожиданно за звоном стали и воинственными криками явственно угадывается приближающийся гул копыт. А в следующую секунду над полем боя повисает оглушительное:

– Гойда-а-а!!!

Аджей Корг, князь Рогоры, командующий арьергардом

Мои дозорные, остающиеся невидимыми для неприятеля, засекли отряд всадников врага примерно пару часов назад. Некоторое время мы медлили, сопровождая противника на границе видимости так, чтобы не потерять его из виду и в то же время не обнаружить себя. Я не был уверен, что замеченная сотня не является авангардом значительно более крупного отряда.

Однако час назад от противника отделилась небольшая группа всадников, после чего оба отряда перешли на бодрую рысь и сменили направление движения. Кто-то из ветеранов стражи, служивший в здешних местах, предположил, что заурцы двинулись к небольшой роще – в свое время воины приграничья любили устраивать в ней засады. Решив рискнуть, я приказал увеличить скорость движения, сближаясь с заурцами.

Когда же мы приблизились к роще, сразу стало понятно, что враг принял бой: увлеченные схваткой и не замечая нас, всадники противника разделились на две группы и на скаку обошли массив деревьев. А вскоре ударил залп…

– Вперед!

Сотня стражей, одна из шести, что я вывел в степь, перешла с рыси на галоп и во весь опор помчалась к месту схватки. Сердце кольнуло недоброе предчувствие – сражающиеся с заурцами явно не из числа моих всадников, а значит, это прорывающиеся из Барса воины. Торог!

Стена деревьев внезапно обрывается – и перед глазами открывается картина избиения стражей заурцами, своим видом крайне напоминающими крылатых гусар. На лошадях осталось едва ли два десятка наших воинов против вдвое большего числа рубак врага. И, судя по совсем еще юным лицам и отсутствию доспехов на отчаянно сражающихся бойцах, это далеко не кирасиры Торога.

– Гойда-а-а!!!

Удар сотни в единый миг сминает, опрокидывает порядки заурцев. Уцелевшие победители, в одночасье ставшие побежденными, прижаты к деревьям и яростно рубятся, стараясь как можно дороже продать свои жизни. И, судя по накалу схватки, все уцелевшие – отменные бойцы.

Сам я не лезу в гущу боя, вместо этого лихорадочно всматриваюсь в лица уцелевших юнцов, выдержавших столь суровое испытание. Командира среди них не видно…

– Кто вас вел?

Ошалевшие от боя и неожиданного спасения молодые воины меня, кажется, просто не услышали.

– Кто вас вел?! Кто командир?!

Ближний ко мне страж с трудом размыкает запекшиеся губы, поначалу он издает лишь невнятный хрип и, уже прочистив горло, еле слышно произносит:

– Полковник Руга.

Сердце будто зависает в воздухе, в груди ощущается лишь глубокая, всеобъемлющая пустота:

– Где?!

Парень указывает направление окровавленной саблей. Соскочив с коня, со всех ног бросаюсь к распластавшемуся на земле отцу, которого просто не разглядел из-за туши свалившегося рядом коня.

– Папа!!!

Старый вояка с глухим стоном разлепляет веки и обращает в мою сторону мутный взор. Жив!

Лихорадочно осматриваю отца на предмет ран, но, кроме посеченного панциря и нескольких неглубоких порезов, ничего критичного не замечаю. Глаза вдруг застилает белесая пелена, растерявшись в первое мгновение, я не сразу понимаю, что это слезы. Слезы счастья…

Мое внимание отвлекает яростный рев и дикий визг лошадей: каким-то чудом группа из трех заурцев умудряется прорваться сквозь плотное кольцо стражи. Они нахлестывают коней, стремясь как можно скорее сбежать с места схватки.