Александр Михайловский - Севастопольский блиц

– Но все же почему, месье Сергий, – возопил генерал Канробер, – почему?

– Месье Канробер, – спросил Артанец, – вы и в самом деле хотите знать ответ на этот вопрос, или это восклицание у вас риторическое и служит для выброса пара в свисток?

– Да, дьявол вас побери! – воскликнул французский главнокомандующий, – я желаю знать – по какой причине будет разрушена моя карьера и карьеры присутствующих генералов?

– Не поминайте нечистого всуе, дорогой месье Канробер! – ответил Артанец, – я бы тоже хотел с ним встретиться, чтобы задать пару вопросов, но он, паскуда, от меня прячется. Вот смотрите почему…

С этими словами Артанский князь наполовину выдернул из ножен свой меч, и обнажившееся лезвие заиграло чистейшим бело-голубым светом первого дня творения.

– Причина всех ваших несчастий в том, – со звоном в голосе произнес владелец этого меча, – что я действую не сам по себе, а по поручению Творца всего сущего, который и даровал мне особую силу. А вы думали, что я колдун, раз могу ходить между мирами? Вы жестоко ошибались. Я получил приказ от своего верховного командования прийти и навести тут порядок, отогнать от России алчных псов и вообще сделать так, чтобы этот мир стал гуманнее и чище. Поэтому вам, дорогие мои месье, еще стоит сказать спасибо тому факту, что этот меч не был обнажен против вас на поле брани. Я вполне благожелательно отношусь к вашей милой Франции, и даже император Наполеон Третий для меня фигура вполне индифферентная; но благополучие и само существование России стоят на первом месте. Надеюсь, это вам понятно?

Генерал Канробер тут же рассыпался в уверения своего глубочайшего раскаяния и готовности дружить, защищать и искупить… когда Артанскому князю надоело это слушать, он попросту развернулся через левое плечо, и собрался было уходить, но тут французский главнокомандующий вскрикнул:

– Месье, постойте, есть одно дело! Нам надо как-то решить вопрос с переброской второго корпуса нашей армии сюда, в основной лагерь, к первому корпусу. Именно отсюда мы все собираемся отплыть домой во Францию…

– Хорошо, – кивнул Артанский князь, – вы можете провести своих солдат через расположение моей армии. Оружие при этом априори должно быть разряжено, а боевые знамена убраны в чехлы. И пусть никто не вздумает хитрить, последствия невыполнения моих условий могут быть непредсказуемыми. Разрешение действительно на сутки от этого момента. А сейчас идите, месье генералы, потому что время больше не ждет.

Пятьсот восемьдесят восьмой день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, подвалы Башни Мудрости.

Британская медицинская сестра Флоренс Найтингейл.

Я всегда относила себя к счастливейшим людям. Многие понимают счастье ошибочно, думая, что оно состоит в легкой и спокойной жизни, без проблем и невзгод. Но этот взгляд обывателя был мне чужд едва ли не с детства. Я вообще была не такой как все. Я задумывалась о смысле бытия, много размышляла, много молилась… Я не любила смотреться в зеркало. Я знала о своей некрасивости, и именно она заставляла меня больше общаться с Богом; сначала я просила его сделать меня чуточку привлекательней, но потом, видя, что этого не происходит, начала думать, что Всевышний, очевидно, приготовил мне особую стезю – ту, при которой моя внешность не будет играть никакой роли, а будут важны совершенно другие качества. И я молила Его открыть мне Свою волю, указать предназначенный мне путь. Господь обещал, что такой час непременно настанет; он пребывал со мной всякую минуту – и это давало мне уверенность.

Имея природную наблюдательность, я замечала те вещи, которые для большинства были привычными. То, что все вокруг было как-то неправильно устроено, наполняло меня внутренним протестом, который зрел во мне, ожидая своего часа, чтобы вырваться на волю. И наверняка родители замечали мою непохожесть на других девочек моего возраста, но надеялись, что по достижении взросления это пройдет, и я ничем не буду отличаться от остальных молодых леди. Собственно, почти так и произошло…

Мне было семнадцать, когда я впервые вышла в свет. И все это, новое и неизведанное, буквально ошеломило меня: балы, роскошь и блеск, улыбки, кавалеры, комплименты, милые беседы… Я вдруг с изумлением поняла, что могу быть интересной и очаровательной, могу нравиться. Молодые джентльмены наперебой приглашали меня танцевать – и сердце мое билось радостно и возбужденно от всех этих непривычных чувств. Голова моя кружилась от успеха, и родители очень радовались, предполагая, что мое замужество не за горами. Ко мне сватались многие… Это были блестящие и перспективные молодые люди, образованные и недурные собой, из хороших семей. И на протяжении какого-то периода я даже предавалась грезам о тихой семейной жизни, о прелестных розовощеких малютках, которых я могла бы родить… О, я могла позволить себе выбирать среди женихов. По совету матери я честно старалась приглядываться к ним, но все же не спешила с выбором.

Мы по-прежнему много путешествовали, предаваясь бесконечным светским развлечениям. И с некоторых пор меня это стало утомлять и даже тяготить. А еще все чаше я стала испытывать беспокойство: какой-то смутный зов звучал в моей душе, становясь особенно отчетливым по вечерам, когда я ложилась в свою постель и закрывала глаза, стараясь уснуть. Звук этот был странным, похожим на гудение пламени в печи, в котором мне иногда удавалось разобрать какие-то слова…

«Флоренс Найтингейл! – взывал таинственный голос, обращаясь ко мне по имени. – В мире так много страданий – разве ты уже не замечаешь этого? О Флоренс! Неужели ты забыла о своем Предназначении? Ты – особенная, ты – не одна из многих… Ты – жемчужина, созданная не для того, чтобы раствориться в песках житейского моря; нет, воистину мир должен увидеть животворящее свечение милосердия твоего! Посмотри вокруг – и сквозь обманчивый блеск благополучия и уюта увидишь ты боль и смерть, грязь и нищету, услышишь стоны и крики – все это есть в мире, о Флоренс… Не дай пропасть втуне сокровищам души твоей! Отбрось мишуру, ибо все это прах; следуй путем своего сердца; и пусть нелегок он, но велик и блажен, ибо чрез тернии прорастает к сияющим вершинам душа человеческая, обретая благословение и истинную Любовь…»

И в какой-то момент это беспокойство стало непереносимым. Я вновь стала замечать на улицах убогих и обездоленных… Я вновь остро почувствовала, насколько несправедлив этот мир: одни утопают в чрезмерном богатстве, а другие живут и умирают в нищете, в ужасных условиях – от болезней и недоедания. Мне хотелось сделать хоть что-то, чтобы облегчить страдания этих людей. И мне становилось стыдно за то, что я живу в неге, а они вынуждены влачить жалкое существование… С родителями я давно перестала обсуждать эту тему, так как всякий раз, заговаривая о чем-то подобном, видела в их глазах непонимание и, более того, тревогу – тревогу за меня, за мой «ненормальный» образ мыслей. Кроме того, я вдруг поняла, что все мои грезы о замужестве – глупость. Ведь очевидно, что мне придется покориться будущему супругу и похоронить свои устремления… И когда я прямо заявила родителям, что не хочу выходить замуж – вот тогда-то в полной мере и осознала глубину того отчуждения, что пролегло между нами…