Александр Михайловский - Севастопольский блиц

В то время как я сгорала от стыда, натыкаясь взглядом на этих полуголых обезьянок, они обращали на нас внимания не больше чем на деталь пейзажа. И вообще, уж больно важный был у них вид – такой, словно они разумные существа… Решив перебороть свой стыд, чтобы повнимательнее понаблюдать за ними, я убедилась, что они и вправду разумны… и это наполнило меня и изумлением, и ужасом одновременно. Они разговаривали. Они улыбались. Их мордочки выражали эмоции… Они были точно как люди, но все-таки их нельзя было считать людьми! Впрочем, если допустить, что это люди, то вопрос о скотоложестве отпадал, однако возникало много других… Почему, будучи разумными, они ходят в полуголом виде, словно так и надо? Это же просто отвратительно, гадко! Неужели им совсем не ведомо чувство стыда? Впрочем, я ни разу не заметила, чтобы редкие присутствующие здесь мужчины не то что бросались на этих остроухих, но даже смотрели на них сальным взглядом. Было такое ощущение, словно прелести полудевиц-полуобезьянок их совершенно не интересуют. Да что за диво-то такое?! Такого же просто не может быть! Ведь я прекрасно знаю, что власть плоти сильна над мужчинами, и любой из них непременно должен был превратиться в обуянного желанием скота, увидев почти полностью разоблаченную девицу (пусть и не совсем человеческой породы)… А тут их, этих девиц-обезьянок, даже не одна, а великое множество!

И вдруг я вспомнила, как на этих остроухих распутниц смотрели НАШИ мужчины. Да-да, наши раненые глазели на них именно так, как и должны были в моем представлении – казалось, эти мужчины совершенно забыли обо всем на свете. В их глазах горела похоть, скотский инстинкт овладел ими. Они явно были довольны зрелищем… Но при этом они никак не проявляли желания прикоснуться к остроухим бесстыдницам. И, поразмыслив, я поняла, почему. Дело было не в ранениях – многие из наших подопечных были не столь тяжело ранены, а некоторые уже шли на поправку. Было в этих нечеловеческих девицах нечто такое… независимое, гордое, дикое и первозданное – то, чего отродясь не водилось в набожных и чопорных, пугливых английских леди… А может, свою роль играли кинжалы и сабли, висящие у этих девиц на поясе… И вообще, эти странные создания держались так, словно это они тут – существа первого сорта, а вовсе не мы, люди. И вот это чувство – то ли собственного достоинства, то ли превосходства – и заставляло наших мужчин относиться к ним с опаской: стоило им поймать взгляд этих остроухих, как они краснели, пыхтели и старались отвернуться. И все это было чудно и вызывало во мне невольный протест. Ведь не могут же быть эти создания равны нам, белым людям! Я не имею ничего против негров, желтокожих и таких вот странных недоженщин неведомой расы – их можно, конечно, жалеть и заботиться о них, позволять прислуживать себе и даже испытывать приязнь и теплые чувства… Но позволять им смотреть вот таким смелым взглядом НА НАС – это слишком…

Вскоре я поняла, насколько скромны были мои первоначальные соображения. Когда я увидела целый отряд этих остроухих – рослых, почти двухметрового роста, до зубов вооруженных – который, распевая какую-то воинственную песню, маршировал на учения под командой офицера-мужчины вполне обычного вида, до меня дошло, что они-то и составляют костяк армии этого неведомого государства, где властвуют тоже пока неведомые, но русские! А я-то, когда мне рассказывали о странного вида солдатах, воюющих среди союзников русских, полагала, что это просто военные байки, столь обычные среди суровых воинских будней! Теперь же я видела воочию, что все это правда, и даже более того… Я видела, как русские едят из одного котла с этими полуженщинами! Как они разговаривают с ними на равных и по-дружески пожимают им руки! И ни разу – ни разу! – я не заметила, чтобы они относились к ним свысока или же как к блудницам…

Впрочем, я, кажется, забыла, что у этих русских все не как у людей. Ну да – они же сами не совсем люди, точнее, не совсем цивилизованные люди, и они, вероятно, не делают особых различий между собой и такими вот… существами. Хоть русские и считаются, как и мы, белыми людьми, европейцами, но почему-то они так и остались дикарями и язычниками – и едва ли я когда-нибудь постигну этот удивительный феномен. Ведь каждый народ непременно должен развиваться, двигаясь к вершинам своего величия! Но русским это, судя по всему, не очень-то и надо. Им и так хорошо. Им доставляет странное удовольствие вести себя не так, как подобает, ломая всякие понятия о приличиях. Но, увы, едва ли я смогу что-то с этим поделать. Я у них в плену – так же, как и мои «сестры», как и наши подопечные. И я не даже не представляю себе, что будет с нами дальше… В этом мне остается лишь уповать на Господа.

Очень скоро мне пришлось еще раз сильно удивиться. После того как я и другие сестры милосердия прошли все положенные процедуры, нам разрешили вернуться к нашим британским раненым. Да… я даже предположить не могла, что русские могут создать такие хорошие условия своим врагам: наших раненых разместили во вполне комфортных условиях, гораздо лучших, чем были у нас в Балаклавском госпитале. Каждый из них получил более чем квалифицированную медицинскую помощь (правда, при этом использовались совершенно непривычные для меня, но, несомненно, эффективные методы). Помня о странном образе мыслей русских, я лишь хотела знать: ради чего все это? Может быть, это какой-то чудовищный эксперимент и всем нам в конце концов суждено погибнуть ужасной смертью? Однако я не высказывала своих соображений вслух. Я по-прежнему улыбалась и подбадривала своих подопечных; я не могла по-другому. Помогая другим, я находила покой для своей души. Я обретала Благодать…

Когда наших раненых разместили соответственно состоянию каждого, у меня выдался нечаянный отдых. Одна из остроухих бесстыдниц провела меня в светлую комнату и, указав на уютную кровать, показала жестами, что я могу прилечь. Я последовала ее рекомендации. Оставшись одна, я вдруг осознала, как смертельно устала… Странно было думать, что сегодня у меня не будет необходимости делать вечерний обход больных с масляной лампой в руке… с ними будет все в порядке. И это хорошо; но одновременно с радостью в мое сердце стала заползать непривычная пустота. Впервые мне подумалось: если вдруг необходимость спасать, лечить и ухаживать исчезнет, как я буду ощущать себя? Вот, сегодня мне предоставлен отдых, мои больные получают надлежащий и качественный уход многочисленного и квалифицированного персонала – и, казалось бы, я должна только радоваться этому. Но на самом деле мне неуютно и беспокойно…

Потом я вроде бы заснула на несколько часов. А когда открыла глаза, в окно смотрела ночь. В комнате было приятно: не жарко и не холодно, и чувствовала я себя вполне выспавшейся и бодрой. Несколько минут я лежала, прокручивая в голове события сегодняшнего дня. Тело жаждало привычной деятельности, но заняться было нечем. Наконец, поняв, что больше не усну, я встала и вышла на воздух. Душная ночь знойного юга обдала меня сладкими дурманящими ароматами… Где-то вдалеке горели разноцветные огни, ветер доносил звуки быстрой музыки, голоса и смех. Там веселились, праздновали победу над Британией…