Александр Михайловский - Севастопольский блиц

Еще несколько лет родители ждали, что я одумаюсь и моя «дурь» пройдет, вытесненная естественным женским стремлением создать семью и стать матерью. Но я, наоборот, все более укреплялась в своем решении посвятить жизнь богоугодному делу… Ведь это Он, Господь, взывал ко мне по ночам. Это Он показывал мне изнанку жизни, которую многие предпочитали не замечать… Это Он готовил меня к исполнению моего Предназначения; я была его избранной, возлюбленной дочерью, и, наполняя меня Своей благодатью, Он давал мне силы и решимость следовать Его стезей…

Я стала всерьез изучать профессию сиделки, чем вызвала новую бурю недовольства со стороны своих родных. Тем не менее я упорно училась, штудируя различные пособия (стараясь, правда, не особо это афишировать). Но после того как я проработала четыре недели в больнице для бедняков, выходы в свет были для меня уже невозможны; родственники, можно сказать, отвернулись от меня, а поток женихов резко прекратился… Мне было к тому времени уже двадцать четыре года, и, собственно, меня все это не особо расстроило. Я упорно шла к своей цели, преодолевая всяческого рода соблазны, которые, как и любого человека, конечно же, не могли обойти меня стороной.

К тридцати пяти годам я совершенно примирилась с мыслью, что так и станусь старой девой… Но я ни о чем не сожалела. Увы, в том обществе, в котором мне приходилось вращаться, женщины не считались равноправными с мужчинами существами. В глубине души я всегда знала, что это несправедливо, но о том, чтобы исправить ситуацию, нечего было и думать. Потому-то мне и пришлось пожертвовать своей личной жизнью – как я могла неоднократно убедиться, она была просто несовместима с моим призванием…

Нынешний период жизни стал для меня особенным. Дух мой уже достаточно окреп, багаж моих знаний, подкрепленный практикой, был весьма обширен, стойкость перед невзгодами, смирение и упорство стали моими главными качествами, выработанными на пути следования по выбранной стезе. Я жаждала деятельности, будучи уверенной в своих силах.

Известие о начале Русской войны [18]стало событием, которое изрядно всколыхнуло Англию. Русские решили раскроить Турцию! Неужели им, этим ужасным варварам, все мало? Кавказ, Средняя Азия, Дальний Восток и даже Северная Америка – везде они стремились иметь свои колонии… Жадные, неразумные, чуждые культуры и настоящей цивилизации, они стремились расширить до бесконечности свои владения, не считаясь с интересами других! О, эти русские… Странный, непредсказуемый и очень опасный народ. Мне доводилось слышать много историй об их упрямстве и неуступчивости. Также мне было известно, что в своей неистовой ярости они не знают удержу и жестокость их переходит всяческие границы. Этим людям, судя по всему, чуждо сострадание, и нет в их сердцах истинной веры… Упорно, презрев всяческие моральные законы, эти русские сеют разорение и страх везде, где ступает их нога, и нет предела их подлости и коварству.

Пьяницы и лжецы, неотесанные, грубые, не признающие ничего святого! В моем представлении русские были настоящими исчадиями. О них рассказывали жуткие истории, от которых кровь стыла в жилах. Похоже, понятие человечности было им чуждо. Горделивые и сумрачные, они, вероятно, считали себя главными на земле, которым все дозволено. Стоило мне вообразить, как они с равнодушными улыбками расстреливают спасающихся вплавь со своих горящих кораблей турецких моряков – и всякий раз мороз пробегал по моей коже.

Я поняла – я нужна там, на этой Русской войне! Я смогу помочь нашим солдатам – у меня хватит для этого и знаний, и опыта, и терпения. Тем самым я выполню волю Господа и спасу жизни многим раненым. Я должна быть там – решила я и принялась собирать единомышленниц.

Конечно же, как я и ожидала, санитарное состояние в госпиталях оставляло желать лучшего. Здесь свирепствовали различные инфекции, а уход за ранеными был, откровенно сказать, никакой. Я просто ужаснулась тому, как много умирает людей – тех, кого вполне можно было бы спасти… Мне и моим помощницам пришлось экстренно наводить здесь порядок. При этом мы наталкивались и на непонимание, и даже на противодействие нашим мерам со стороны местного руководства, но, к счастью, у меня имелись некоторые знакомства в высших сферах – после нескольких довольно суровых посланий из Лондона к нам стали относиться так, как мы того желали.

Какой же это был тяжкий труд – врачевать раненых! Но я и мои помощницы держались стоически. Мы называли себя «сестрами милосердия», и только Господь помогал нам выносить все тяготы нашей работы. Я почти не спала, работая по двадцать часов в сутки. Я проведывала моих больных даже ночью, когда все мои коллеги и прочий персонал госпиталя спали. Я брала масляную лампу и совершала обход… Мне казалось, что сам Господь поддерживает меня под руку, когда я шла по темным коридорам госпиталя, слыша стоны и редкие вскрики. Часто, завидев меня, мои подопечные переставали стонать и принимались шептать молитвы – очевидно, они принимали меня за ангела… И я благодарила Господа в этот момент – за то, что он дает мне силы быть утешением и надеждой для этих несчастных. Вообще, я заметила, как изменился настрой этих людей с той поры, когда мы оказались здесь. До этого с ними обращались довольно бесцеремонно, проявляя чудовищное равнодушие. И потому по первому времени я и мои помощницы часто подвергались оскорблениям со стороны раненых – но Господь давал нам терпения и великодушия спокойно принимать все это. И очень скоро их отношение изменилось. Они увидели, что о них и вправду заботятся…

И вот однажды утром городишко Балаклава, где располагался наш госпиталь, вдруг подвергся уничтожающему артиллерийскому обстрелу. Горели и взрывались корабли в гавани, горели склады у причалов, горели дома обывателей, в которых ныне размещались наши солдаты. В бледно-голубое небо вздымались черные клубы дыма, и только наш госпиталь казался островом в этом огненном океане сплошного разрушения. Чуть позже мы узнали, что такой же град снарядов сокрушающей мощи обрушился на позиции армии, осаждавшей Севастополь. Чуть позже к нам непрерывным потоком повезли раненых. Да, не всем повезло погибнуть сразу, многие получили тяжелые ожоги и теперь медленно умирали, поскольку у современной медицины не было средств спасти их жизни. Как нам тогда сказали, ночью, когда мы все спали, русские внезапным маневром захватили вершину Сапун-горы, выбив оттуда турецких разгильдяев, после чего втащили туда свою артиллерию и устроили нам кровавую побудку. Я верила в это и в то же время не верила. Эти обстрелы больше походили не на дело рук полудиких русских варваров, а на гнев Божий, внезапно обрушившийся на британскую армию.