Александр Михайловский - Севастопольский блиц

А последние известия, буквально только что поступившие из Парижа, и вовсе привели наш кабинет в замешательство: союзник русских неожиданно перешел в наступление, наши войска под Севастополем оказались полностью разгромлены, потери просто чудовищны, все наши солдаты в Крыму погибли или попали в плен. При этом французские войска опять уклонились от боя, предоставив британских солдат своей судьбе. Что уж там и говорить, что и на меня лично все эти новости также подействовали крайне угнетающе. Нехорошее предчувствие скреблось в душе – слишком уж все это было странно и необъяснимо… Ведь кто бы мог подумать, что у русских вот так, вдруг, объявится какой-то неведомый союзник! Ведь мы сделали все, чтобы превратить эту нацию в изгоя и чтобы при слове «русский» начинали плеваться во всех столицах Европы.

Но об этом новом союзнике русских, некоей Великой Артании, никто прежде не слышал, а потому складывается впечатление, что это на нас ополчились все небесные силы во главе с Господом Богом, неожиданно встав на сторону России. Было в происходящем что-то иррациональное, тревожное, мрачное и тяжелое – словно черная туча заслонила своим краем солнце над нашей великой империей, грозя затянуть все небо и погрузить Британию в беспросветный мрак… Думаю, что эту смутную угрозу ощущали все, даже лорд Пальмерстон, который до последнего момента продолжал гнуть свою линию в отношении русских, и только сегодня, после того как стало известно о нашем поражении в Крыму, как-то примолк и стушевался.

Мой муж, который изначально был противником нашего участия в этой войне, пребывал в задумчиво-мрачном расположении духа. Когда он поднимал на меня глаза, то во взгляде его явственно сквозило: «Я же тебе говорил, Викки…». В Виндзорском замке воцарилась гнетущая атмосфера. Нет, траурных настроений не наблюдалось, но в воздухе повисла невидимая пелена тревоги… Единственный вопрос, который мы задавали Господу в своих молитвах: «Кто он – этот Великий князь Артанский мистер Серегин и чего он хочет от нашей старой доброй Англии?»

Несколько раз я собиралась поговорить с мужем, но что-то меня все время останавливало. Это «что-то» жило во мне, хоть я пыталась изничтожить, задушить его на протяжении многих лет. Но оно лишь пряталось, давая временную иллюзию, что его больше нет… На самом деле именно оно – такое живучее, что его можно было бы назвать вечным – оказывало на меня наибольшее влияние. Оно подобно цепкой лиане оплело мою душу, оно влилось в мой характер; и даже на лице своем я наблюдала признаки его существования… Я даже и думать не хотела о том, что оно так плотно засело в моей личности, при этом беспрестанно убеждаясь, что именно оно и является ее основной составляющей, что без него я была бы совсем другой. И, может быть, не только я, но и весь мир…

Однажды я перебирала свой архив: старые дагерротипы, альбомы, письма. И вдруг откуда-то выпал карандашный рисунок, сделанный мной в пятнадцать лет, когда я увлекалась рисованием. Об этом рисунке я совсем забыла, он как-то не попадался мне прежде. Мои руки дрожали, когда я поднесла к глазам кусок пожелтевшей бумаги. Это был автопортрет-набросок. Красивая девочка с локонами, украшенными бантом, смотрела на меня большими сияющими глазами, словно о чем-то задумавшись. Казалось, вот-вот на губах ее расцветет улыбка… Она была прекрасна, эта девочка. Несмотря на скудные штрихи, она выглядела ярко и празднично – и отчего-то я не могла оторваться от созерцания этого рисунка. Такой я видела себя в то время, сохраняя это мироощущение до того момента, когда устойчивый мир впервые пошатнулся подо мной, показав, что не все подвластно королевской воле…

Разглядывая рисунок, я невольно бросила взгляд на себя в большое темное зеркало – и неприятное чувство окатило меня холодной волной: я увидела располневшую, оплывшую женщину с тусклым взглядом невыразительных глаз. Лицо ее было надменно-равнодушным, совершенно утратив то теплое свечение, отблески которого еще удавалось ухватить художникам на ранних портретах… Я подумала, что, пожалуй, выгляжу даже старше своих лет. Моя красота безвозвратно ушла! Собственно, я и не была красавицей в общепринятом понимании. Но многие, когда я была еще юна и свежа, хвалили нежный овал моего лица и лучистый взгляд. Это было очарование молодости, которое легко заменяет красоту. В тот период и внутренне я ощущала себя счастливой и легкой, и продолжалось это до восемнадцати лет…

А потом судьба и подкинула мне испытание любовью… Жестокое, мучительное испытание, которое я преодолела с честью, но вышла из него навсегда раненой, отравленной навеки собственными несбывшимися надеждами. О, никто даже представить не может, что я чувствовала тогда. Я была влюблена так, что мне самой становилось страшно. Это случилось со мной впервые, и это было похоже на болезнь… Наверное, через добрую сотню лет об этом эпизоде из моей жизни скупо напишут: «У юной королевы Виктории сложились теплые отношения с наследником русского престола принцем Александром, однако до брака дело не дошло, потому что его отец воспротивится их любви со всей возможной решимостью и принц не посмел ослушаться своего родителя».

Но, Боже, если бы этим исследователям довелось узнать, что я на самом деле чувствовала в то время! Александр покорил меня с первого взгляда. Этот статный русский принц с голубыми глазами был остроумен, хорошо воспитан, образован и силен. Его щедрые подарки свидетельствовали о серьезных намерениях, взгляд его горел, невольно вызывая во мне ответный огонь… А как упоительно было мчаться с ним в быстрой кадрили, чувствуя тепло его сильных рук, видя его восхищенный, влюбленный взгляд… Никогда больше не испытывала я ничего подобного. Это была яркая, мгновенная вспышка счастья, обернувшаяся горечью и сердечной болью, которую мне ко всему прочему приходилось скрывать… Но тогда… тогда я была уверена, что он станет моим женихом, и что наша пара будет самой счастливой на свете…

Увы, все мои мечтания очень скоро рассыпались в прах. Ведь женившись на мне, он подобно Альберту становился принцем-консортом Великобританского королевства, теряя права на русский престол. Русский император, деспотичный и жестокий, несмотря на то, что у него еще было много сыновей, оказался взбешен планами принца Александра жениться на мне и навсегда остаться в Великобритании. Он написал сыну очень жесткое письмо, и мой любимый не мог ослушаться своего родителя. Печальный, потемневший лицом, он сообщил мне, что отец велит ему срочно возвращаться в Россию. Отчаянно цепляясь за призрачную надежду, я просила его остаться еще хотя бы на два дня, но он не смог. Господи! Сцена нашего прощания была душераздирающей… Мы плакали друг у друга в объятиях. Давали друг другу обещания, в невыполнимость которых нам так не хотелось тогда верить… Мы были словно два безумца, пытающиеся переломить злой рок. И он… он вдруг поцеловал меня… Через много лет пронесла я это воспоминание о нежном прикосновении его губ к своей щеке… Он уехал на следующее утро. Мне он оставил свою собаку, овчарку по кличке Казбек. Я очень привязалась к ней. Мне казалось, что, любя то существо, которое любил он, я сохраняю между нами некую связь.